– Согласуйте с Верити, – предложила Касси, – а потом и договоримся. Если, конечно, к этому времени не окажетесь в тюрьме. – Она снова рассмеялась.
– Я позвоню ей, миссис Кохран.
– Господи, я вот уже тридцать лет в этом бизнесе, и наверняка вы заметили, что мне удавалось сохранять хладнокровие перед прессой.
– За исключением, – сказала я, поднявшись на третий этаж, – той ночи, когда была найдена Джессика Райт.
– Вы уже это видели? – В ее голосе чувствовалось одобрение. А в это время в противоположном конце коридора появился Алфред Ройс-младший.
– Где, черт возьми, ты была?
– Ах и ох! – сказала Касси Кохран. – Поговорю с вами позже.
Я сложила телефон и прошла мимо Ала.
– Почему тебе не сидится на месте? – Меня так и подмывало сказать ему, как он охарактеризовал себя перед президентом «ДБС», которая все слышала. – Где ты была?
– Ал! – позвал чей-то голос из редакции новостей. – Мне удалось дозвониться до мэра!
– Я еще не закончил с тобой. – Ал ткнул в меня пальцем.
– Буду на месте, – сказала я.
Я подошла к телефону и позвонила Верити в «Экспектейшнз». Автоответчик сообщил, что ее сегодня уже не будет в офисе. Я набрала номер, который она дала мне утром, и она сняла трубку.
– Верити Роудз, – сказала она с заметным английским акцентом. В трубке слышался шум голосов.
– Верити, звонит Салли Харрингтон. Извините за беспокойство, но…
– Все нормально. В чем дело?
Я рассказала ей о предложении Касси Кохран отложить работу над статьей до лучших времен, о том, что я расследую убийство, о том, что Касси хочет подумать, как придать моей работе интересный аспект, и что обе мы думаем, что работу можно отложить на пару месяцев, если, конечно, Верити не возражает.
– Я возражаю, – сухо ответила Верити. – Или статья будет готова через пять недель, или ее вообще не будет.
– Хорошо. – Я опешила.
– Еще бы ей не хотеть, чтобы статья была отсрочена! – продолжила Верити. – Это только говорит о том, что она не хочет этой публикации, а потому, Салли, приступайте к работе. И чем скорее ее напишете, тем лучше. Я стою посреди зала, где проходит коктейль-пати, и, боюсь, не смогу продолжить наш разговор.
В трубке послышался смех. Вокруг Верити толпился народ.
– Хорошо. Спасибо, Верити. До свидания.
Я села за компьютер и приступила к работе, когда появился Ал.
– Я же тебе сказал, что ты уволена.
До или после того, как скажу тебе имя убитого?
– Ты знаешь, кто он? – раздался женский голос, прежде чем в мою кабинку просунулось лицо Марты Ройс-Келлем.
Марта всего на год моложе Ала, но с хорошим лицом после пластической операции и стройная, в то время как Ал жутко растолстел. Она годами приставала к их отцу, чтобы тот назначил ее руководить газетой; ее сегодняшний статус члена правления на самом Деле ничего не значит. Поэтому она в знак протеста стала вести колонку в конкурирующей газете «Хартфорд», но старик Ройс пригрозил ей, что вычеркнет ее из завещания, если она будет продолжать сотрудничать с другой газетой. Я догадалась, что сегодня состоится заседание членов правления, что объясняло наличие на нашей парковочной стоянке нескольких машин «континенталь».
Не лезь не в свои дела, Марта! – зарычал Ал.
– Ты не можешь уволить ее сейчас, – сказала она.
– Я могу делать все, что захочу. Это моя газета!
– Это наша газета, – сказала она елейным голоском. Кроме того, ты не уволишь ее, потому что до сих пор влюблен в ее мать.
Я постаралась сдержать улыбку: Ал действительно был неравнодушен к моей матери.
– Я не только знаю, кто убитый, Ал, но еще обладаю информацией, что кто-то преследовал меня на угнанном пикапе.
– Джо! – позвал Ал.
В мою кабинку просунулась голова Джо Бикса.
– Ты выяснил, кто убитый?
– Пока нет.
– Не увольняй ее, – посоветовала Марта, собираясь уходить. – Я буду вместе с другими членами правления в конференц-зале, Ал.
После того как она вышла, Ал повернулся ко мне, изумленно выгнув брови.
– Как ты узнала, кто он такой?
– Главное, что узнала, – ответила я. – Дело в том, Ал… Дашь ли ты мне пятинедельный неоплачиваемый отпуск начиная с завтрашнего дня в обмен на информацию или нет? Если скажешь «нет», я просто уволюсь с этой проклятой работы. Если скажешь «да», я передам Джо всю информацию, которой владею, и он «может замещать меня все эти пять недель.
– О чем ты говоришь, черт возьми? – заорал Ал.
– Хорошо, пусть будет одна неделя оплачиваемая, а четыре неоплачиваемые. Ты слышишь меня, Ал? Мне нужен отпуск, а тебе лучше согласиться, пока цена не возросла.
– Ты не посмеешь утаить эту информацию от своей газеты.
– Две недели оплачиваемого отпуска и три неоплачиваемого. И ты задолжал мне отпуск за прошлый год. Я вернусь на работу к Дню труда. – Я посмотрела на часы. – У тебя десять секунд до того, как я начну собирать свои вещи, чтобы уйти в Хартфорд курант». («Хартфорд курант» – основной наш конкурент.)
– Сделай это, Ал, – посоветовал Джо. – Она нам все расскажет. – Он смотрел на меня. – Ведь правда? И как это связано с твоей семьей?
Я кивнула и посмотрела на Ала.
– Проклятие! – заорал он.
Скрестив руки на груди, я стала тихонько напевать.
– Хорошо! – крикнул он.
– Прекрасно!
– Но никакого оплачиваемого отпуска!
Я взяла со стола фотографию матери и брата и положила в портфель, делая вид, что собираюсь уходить.
– Хорошо, одну неделю, – сказал он.
– С завтрашнего дня?
Посмотрев на меня, он кивнул.
– Договорились, – сказала я, протягивая руку. – Ты не пожалеешь, Ал.
– Катись, Харрингтон. – Он удалился.
Джо принес в мою кабинку свой стул, и мы начали работать.
Меня не было дома почти до десяти вечера; Скотта нуждался в выгуле. Я устала, мысли путались, а дом превратился в полный хаос. Рядом с раковиной банки из-под собачьего корма соседствовали с банками из-под содовой, бутылками, коробками из-под йогурта – все это ожидало выноса в мусорный контейнер. Стопка газет за восемь дней тоже ожидала своей очереди на вынос в другой контейнер. Почта, по большей части нераспечатанная, валялась на кухонном столе рядом с кипой непрочитанных журналов, которые я поклялась аннулировать в один прекрасный день. Бельевая корзина переполнена; шерсть Скотти носится, как перекати-поле, по кухонному поду; в гостиной всюду пыль; в спальне ворох одежды, нуждающейся в химчистке (я сильно подозревала, что Скотти спал на ней); постельное белье следует сменить; зимняя одежда так и не заняла своего законного места в шкафу; в каждой комнате стопки-небоскребы книг грозят вот-вот обрушиться.
«По крайней мере, – подумала я, – можно хотя бы убрать зимние сапоги. На дворе июль».
Но у меня ни на что не хватает времени. Чудесно иметь дом и собаку, но часть меня тоскует по дням, проведенным в Лос-Анджелесе. Тогда я просто бросала одежду для стирки в конторку консьержки по пути на работу, и дважды в неделю ко мне приходила уборщица, чтобы тщательно вычистить мою квартиру, пока я сама карабкалась к успеху по служебной лестнице в одном из журналов. Кроме того, по субботам я подрабатывала в сверхмодном ночном клубе на бульваре Санта-Моника в Беверли-Хиллз. Я могла заработать там до двухсот долларов чаевых, что позволяло мне иметь машину и приходящую домработницу.
– Скотти, – сказала я своей горячо любимой собаке. – Иди сюда, мальчик, мы отправляемся гулять.
Его глаза вспыхнули радостью, рот расплылся в улыбке, хвост завилял, и он затанцевал вокруг меня на задних лапах.
Откровенно говоря, у моего Скотти огромные зубы, которые побуждают людей опасаться его. У него, кроме того, низкий, глухой как из бочки лай, но он самое нежное существо на свете. Мой ненаглядный.