Послевоенные дети и первого и второго деда пошли не в родителей. Дочери, правда, живут и здравствуют — но какой с женщин спрос. А вот мой отец умер, прожив чуть побольше Василия Шукшина. И мой крёстный — родной дядя — умер, прожив чуть поменьше Олега Даля.
И на таком печальном фоне мы всерьёз голосим про военный синдром!
У нас принято во всём винить американцев — ну так я не буду тогда выделяться из толпы.
Этот самый военный синдром во многом придумали американцы, получившие своё во Вьетнаме. Их заразный кинематограф, наснимавший по этому поводу десятка полтора шедевров, привил тему и нашему кинематографу. А кинематограф — великая вещь.
С тех пор, пошло-поехало.
Сегодняшний фронтовик, отстрелявший своё солдатик, особенно если он ещё молод, едва попадёт на страницы серьёзного романа или хорошего фильма, сразу начинает тосковать и тоскует до полного исступления.
И никакого другого фронтовика и солдатика нам никто не предлагает. Вот чтобы он пострелял, побуянил, порисковал шкурой — а вернулся домой, развернул гармонь — и все девоньки его.
Между тем, скажу как на духу, ни одного носителя «афганского» или «чеченского» синдрома я в своей жизни не встречал. То есть, я знаю людей, которые были в чеченском плену, знаю, как минимум, трёх мужиков, что прошли и Афган, и Чечню, и Абхазию успели зацепить, знаю с полста бойов, проведших в Грозном в пору проведения там контртеррористической операции по году и больше, и ещё десяток знаю, которые наверняка и в упор убивали людей.
Только не надо мне заливать про то, что я не знаю, что у них твориться в душе.
В душу я никому залезть не смогу, но хронической тоской, неврозом, алкоголизмом, мучительной завистью к окружающим и непрестанной злобой к миру хворают не те, кого я назвал, а совсем другая часть моих знакомых — что автомат, танк и гранату видели только в телевизоре.
Здесь, конечно, стоит меня спросить а отправил бы я но войну своих сыновей. Или задать конкретный вопрос в лоб: не за войну ли я тут пропагандирую.
На что я на чистом духу отвечу: война — зло, а детей своих я под пули не пущу ни за что.
Что, впрочем, никак не отменяет всего вышесказанного.
Если он придёт
Не в том проблема, что в России есть люди с разными убеждениями. Печально было бы, когда дела обстояли иначе.
Проблема в том, что и т. н. «русские патриоты», и т. н. «российские либералы» являются носителями сектантского мышления. Уверенность в собственной правоте и у первых, и у вторых откровенно нездоровая. Так истово могут видеть себя носителями последней истины только безбожники. Надо, в конце концов, иногда давать себе отчёт в том, что окончательной истины здесь, на земле, нет. Мы призваны её искать: за тем и родились. Но узнаем всё чуть позже.
А наши политические деятели, как послушаешь их, всё уже знают.
Измученные неприподъёмным всезнанием патриоты и либералы давно стали носителями определённых, присущих только им качеств.
Патриоты всегда подозрительны. Странное дело: русские люди, живущие на русской земле, исповедующие русские взгляды непрестанно ощущают себя словно бы в окружении. Всё вокруг предано, продано, попрано и поругано. И всё это сделали враги, которых тьмы, тьмы и тьмы. Враги окружают нас как воздух. Всякий прикоснувшийся врага — сам становится врагом. Надо всегда быть настороже. Надо блюсти себя в чистоте и общаться только с подобными себе.
Патриоты любят размечать территорию и ставить клейма.
Я провёл несколько вечеров с людьми, для которых очевидно, что, скажем, Маяковский не русский поэт, а русскоязычный. И это очень важно. Маяковский яркий пример, но не единственный, есть тысячи других. Через какое-то время лично я начинаю с недоверием оглядывать себя и сомневаться в своей культурной, социальной и расовой полноценности. Лучше не поминать вслух, что я, к примеру, почитаю человека по фамилии Лимонов за своего учителя («…этого беса?»), или что, скажем, долгие годы слушаю музыку человека по фамилии Гребенщиков («…он же духовная проститутка!»)
С патриотами мне страшно оглядываться на историю своей страны, которая во всякую несчастную минуту своей жизни находилась в полной или частичной власти представителей масонских и прочих лож.
Картина охватившего нас упадка, порождённого тотальным заговором, может показаться даже убедительной, но в ней есть один недостаток: непонятно, где всё это время были собственно мы, народ. Какое право, наконец, имеем мы на эту землю и эту историю, если нами столетиями управляют злобные и меркантильные заговорщики.
Современный русский патриот лишен чувства хозяина своей земли. Его всё время кто-то обкрадывает. Он нищ, сир и убог, если присмотреться.
…Если патриоты неистово подозрительны, то либералы мучительно брезгливы.
Патриот, узнав о твоих заблуждениях, смерит тебя мрачным, исполненным горечи и муки, взглядом; либерал же просто отвернётся, потому что отныне ты пустое место.
Брезгливость либерала может вызывать вполне невинное понятие или утверждение, набор их обширен, но не сложен: «подвиг Матросова», «Шолохов — автор «Тихого Дона», «я русский», «православие в школе» и даже какая-нибудь не к ночи помянутая «берёзка», «осинка» и «рябинка»…
Мы, конечно, несколько упрощаем, но не настолько сильно, как может показаться.
Патриоты, как мы уже знаем, не чувствуют себя хозяевами в своей же земле; зато либералы воспринимают себя настолько по-хозяйски, словно все остальные тут у них в гостях.
Вот есть, к примеру, в стране удивительный народ, испытывающий огромную ностальгию по Советскому Союзу и выбирающий в проекте «Имя России» исключительно Сталина. Этот народ определённо в гостях у либералов, к тому же это незваный гость: пришёл, наследил, вытирай теперь за ним…
Если бы либералы всегда и вслух говорили то, что они думают о национальном вопросе, истории России и будущем страны, их стоило бы отправить в психиатрическую лечебницу. Но если на ту же тему выскажутся патриоты, их отправят следом.
Поэтому и первые, и вторые не говорят, но лишь проговариваются о своих реальных намерениях.
Во власти тем временем находится третий тип политиков — люди вообще лишённые убеждений. Они — центристы. То есть, в центе власть, они при власти, и нечего отклоняться ни вправо, ни влево, суета это всё.
Есть определённая справедливость в том, что ко власти в России пришёл именно этот политический вид. У них вообще нет никаких индивидуальных качеств, что позволяет мечтательному и склонному к творчеству русскому народу наделять свою власть любыми гипотетическими добродетелями. А вот у патриотов, равно как у либералов, свои качества есть, и они неприятные, даже если их показывать не целиком, а только, скажем, кончик.
Надо признать, что проходимцы управлять народом могут, хотя народ при этом начинает постепенно рассасываться. Но сектантам с тоталитарным мышлением доверять управление страной вообще нельзя, потому что в их представлении народ изначально лишний.
Патриоты, как и либералы, по замыслу, должны клонировать подобных себе, и жить с ними, любовно глядя на своё отражение.
Новый политический лидер в России должен быть равноудалён и от т. н. патриотов, и от т. н. либералов. Лучше бы, знаете ли, чтобы и первые, и вторые вообще куда-нибудь вышли на время. Вот недавно Ирина Хакамада заявила, что уходит из политики. Она, к слову, не самый дурной политик: в силу того, что в отличие от своих коллег по либеральному лагерю способна к трансформации взглядов.
С той поры, как я услышал эту новость, меня томит и будоражит одно видение. Однажды утром объявляет о своём уходе из политики Геннадий Зюганов. Спустя два часа прощается с народом Владимир Жириновский. Потом, вдруг, сразу и хором оставляют политику все, кто заправлял делами в Союзе правых сил и в «Яблоке».
Какой светлый день был бы! Как много воздуха стало бы!
Но так как подобного не случится, нам ещё предстоит некоторое время смотреть на некоторые привычные манекены.
Новый лидер будет не только удалён от патриотов и либералов, но и вообще внеидеологичен — то есть, своим его не признают ни «слева», ни «справа».