Когда она приходит к Костику в гости, он загоняет Велюрова в комнату и произносит: «Пахнет весной в этой квартире. Вы посмотрите, как я живу, и мы отправимся на Ордынку». Алевтина отвечает: «Постарайтесь произвести благоприятное впечатление. Ладно?»[68]
В фильме эта пара после прогулки по Москве доходит до номенклатурного дома на Котельнической набережной, одной из сталинских высоток. То есть в фильме с интеллигентской Ордынки акцент переносится на знаменитое здание — символ советского не только интеллектуального, но и номенклатурного успеха.
Что ещё интереснее, Савранский в этой пьесе ездит не на мотоцикле, а на мотороллере.
Мотоцикл — стремительный механизм, а мотороллер странное существо, табуретка на колёсах. Что интересно, так это то, что в пьесе налицо анахронизм.
Савранский не мог тогда ездить на мотороллере, разве что ему этот мотороллер перегнали из-за границы.
Дело в том, что решение делать советские мотороллеры было принято только 19 июня 1956 года, а выпуск должен был быть освоен только в 1957 году.
Я застал эти мотороллеры, которые делали в Кировской области, на Вятско-Полянском машиностроительном завода. Мотороллер назывался «Вятка», а грузовой его вариант, делавшийся в Туле — «Муравей».
Но Савранский в фильме отличается от своего двойника в пьесе как хипстер от вестника смерти. Это в фильме он превращается в ангела — разрушителя наслаждений, разлучителя собраний, существо без лица. Он переменяет действие, увозит куда-то людей, а в конце возвращается на небо.
В пьесе нет знаменитой сцены с чтением стихотворения Брюсова в музее, которое предваряется пояснением «Фалехов гендекасиллаб есть сложный пятистопный метр, состоящий из четырёх хореев и одного дактиля, занимающего второе место. Античная метрика требовала в фалеховом гендекасиллабе большой постоянной цезуры после арсиса третьей стопы. Этот стих вполне приемлем и в русском языке»:
«Покровские ворота» вообще центонный текст с множеством отсылок к мировой литературной классике. И это не только печальные судьбы упоминаемых там поэтов, но и прямые цитаты. Костик пытается понравиться Рите с помощью Пушкина. Велюров в гроте произносит текст из «Гамлета» в переводе Лозинского:
Строки эти в переводе Пастернака, например, звучали так:
А вот оригинал:
Москва — вот настоящий герой этого фильма. Она существует там в двух ипостасях — в виде улиц, площадей и бульваров, катка и цирка, и в качестве внутренностей коммунальной квартиры, где, как во чреве кита, живут главные герои.
Фильм снимали где угодно, только не на Покровских воротах. Двор и дом — в районе Гоголевского бульвара. Дом, который сносят в начальных и заключительных кадрах фильма — на Оружейном переулке, а прогулку влюблённых — близ Котельнической набережной. Отдельным персонажем фильма стала пятикомнатная квартира. В этой квартире на Петровском бульваре жил один из советских юристов. Говорят, что это либо главный прокурор Москвы, либо председатель Московского городского суда.
Про председателя нам известно, что он родился под Серпуховым, приехал мальчишкой на заработки, воевал на Первой мировой, а после Гражданской председателем Московского и губернского объединенного трибунала, а с 16 декабря 1932 года по март 1938 года — Московского городского суда. В 1938 году его, собственно, вывели в расход и вот в этом мрачноватом месте поселилась разношёрстная компания мёртвых душ.
Чаще всего оказывается, что комедии-скрепки — довольно страшное кино. В «Покровских воротах» нет положительных персонажей, точно так же, как их нет в «Ревизоре». При этом герои фильма вовсе не выдуманы. Они именно такие, как в жизни, в чём признавался великий драматург Зорин, впихнувший в свою пьесу соседей по коммуналке. Но, собственно, на этом и построена современная обаятельность (и во времена Гоголя — тоже) — мы готовы полюбить всех, палачей и жертв, мёртвых и живых, дураков и умниц, резиновых женщин, наших одноклассников — просто потому что прошло тридцать лет со дня окончания школы, наших бывших — оттого, что мы их любили когда-то, дворников и сторожей — потому, что нам очень важно чувство карнавальной радости. Хоть на час, хоть на минуту. (Я начинаю горячиться). Итак, кого Зорин вписал в бессмертный список своих мёртвых душ?
68
Зорин Л. Покровские ворота // Зорин Л. Избранное в 2 т. Т. 2. — М.: Искусство, 1986. С. 509.