«Между редактором и его сотрудниками должно быть согласие и спетость, — без этого нет идеи и ее результатов» — этот принцип положил Благосветлов в основу своей редакторской деятельности. «Положим, — писал он позже Шелгунову, — что мы выиграем в солидности фактов, в основательности мнений, если поручим Костомарову разбирать историю Соловьева, Пыпину — домострой, Кавелину — гражданские законы, Прыжову — оружие Грановитой палаты; но черт ли в этой солидности? Ведь это будет концерт из кастрюль, сковород, ухватов и кухонной посуды, это будет ученая окрошка, приготовленная на филистерском бульоне, это будет то, что противно моей душе и голове хуже всякого рвотного».
Первое, что необходимо было сделать для преобразования журнала, — освободиться от прежних сотрудников и сформировать новый круг публицистов, единых по своим убеждениям. Так как цвет демократической публицистики был сосредоточен вокруг «Современника», перед Благосветловым стояла нелегкая задача.
Трудности не могли не усугубляться и тем обстоятельством, что в течение 1860–1862 годов он не был ни редактором, ни издателем «Русского слова». Он был лишь «управляющим редакцией» у графа Кушелева-Безбородко. Последний самолично отвечал за направление журнала перед правительством и неоднократно подчеркивал, что хочет «иметь полное влияние на направление его», а не ограничиваться ролью «плательщика», то есть денежной шкатулки. Кушелев сам стремился сотрудничать в журнале и вдобавок имел немалое число «литературных друзей».
Позже Благосветлов в заметке «От издателя» писал о начале своей редакторской деятельности в «Русском слове»:
«…Всматриваясь в самый состав редакции, я нашел ее совершенно на бюрократическом положении. Его превосходительство профессор Казембек получал, кроме полистной платы, 150 р. в месяц только за ту честь, которую он оказывал своим именем и статьями журналу; г. Лоховицкий за ту же честь получал 100 руб. и т. д. Находя, что при 1200 подписчиках «Русского слова» в 1860 году такая честь дорого обходится журналу, я скоро расстался со многими почтенными филистерами, разумеется, не без борьбы, и повел журнал на новых основаниях» (1865, 9, III, 6).
Прежде всего Благосветлов много и плодотворно сотрудничает сам. С июля 1860 года в редком номере «Русского слова» не появляется его статья, а иногда и две-три статьи. С первых же номеров благосветловского «Русского слова» активно сотрудничает в журнале его старый друг и помощник по редакции, воспитанник И. Введенского, В. Попов.
Благосветлов преобразовывает отделы журнала, с тем чтобы максимально приблизить его к запросам жизни действительной и из академического «учено-литературного» издания превратить в орган политической борьбы. «Политический журнал… постоянно будит ум России, сторожит за преобладающим чувством общества и выражает его в общедоступной и убедительной форме» (1860, 9, III, 2), — утверждал Благосветлов. И проводил этот принцип в жизнь.
С июля 1860 года в «Русском слове» появляется отдел «Политика» — обозрение политической жизни зарубежных стран, который давал возможность не только освещать борьбу сил прогресса и реакции за рубежом, но на материале чужеземном ставить проблемы сугубо отечественные. Наиболее активным сотрудником этого отдела поначалу был сам Благосветлов, а потом, с сентября 1860 года, он вел в этом отделе постоянный обзор современных событий. Начиная с ноября 1860 года в отделе «Политика» начинает печатать «Парижские письма» революционно настроенный французский публицист, будущий участник Парижской коммуны Эли Реклю, который вскоре стал основным автором политического обозрения.
В марте 1861 года после долгой борьбы с цензурой в журнале появился еще один новый отдел — «Современная летопись» — обозрение внутренней жизни России. Появление «Современной летописи», а также фельетона «Дневник Темного человека» (об авторе его Благосветлов писал: «Минаев — Темный человек[11] кусается великолепно, весь наш…») было большой победой редакции: эти отделы давали возможность выносить на обсуждение наболевшие проблемы жизни, не обращаясь к материалу истории или чужеземных стран. «Современная (с 1863 года — «Домашняя») летопись» стала ведущим отделом журнала. До начала 1865 года ее составлял, как правило, Благосветлов.
Но, конечно, самым значительным событием в истории журнала был приход Дмитрия Ивановича Писарева.
«Вы, конечно, лучше меня видите, чем хромает журнал, — писал Благосветлов Мордовцеву, — у него нет критического нерва, потому что нет здоровой и всесокрушающей критики». Надо было обладать редакторским даром Благосветлова, чтобы в двадцатилетнем юноше, который приносил ему переводы из Гейне, разглядеть талантливого критика, будущего «пророка молодого поколения», каковым, по словам Шелгунова, явился Писарев.
«Раз утром зашел я к Благосветлову. В первой комнате у конторки стоял щеголевато одетый совсем еще молодой человек, почти юноша, с открытым, ясным лицом, большим, хорошо очерченным умным лбом и с большими, умными красивыми глазами. Юноша держал себя несколько прямо, точно его что-то поднимало, и во всей его фигуре чувствовалась боевая готовность. Это был Писарев», — вспоминает Шелгунов о своей первой встрече с критиком «Русского слова».
Писарев познакомился с Благосветловым в конце 1860 года, а с первых месяцев 1861 года началась его систематическая деятельность в журнале. Прежний опыт его литературной работы ограничивался сотрудничеством в издаваемом отставным артиллерийским офицером Кремпиным «Рассвете» — журнале «наук, искусств и литературы для взрослых девиц».
Со времени прихода в «Русское слово» «в Писареве свершилась глубокая и сильная внутренняя работа и полная перестройка понятий, — пишет Шелгунов, — которая при его страстности принимала чуть не горячечный характер. Это был целый громадный внутренний переворот, справиться с которым мог только очень сильный ум, способный глядеть лишь вперед и расставаться без жалости с тем, что оставлял он назади».
Что обусловило столь бурную эволюцию Писарева в 1860–1862 годах? Чем объясняется разительно быстрое превращение сотрудника журнала «для девиц» в первого критика «Русского слова» и автора прокламации о Шедо-Ферроти? Здесь взаимодействовал целый комплекс причин: прежде всего общественная атмосфера времени, которое В. И. Ленин определял как время революционной ситуации, проповедь «Современника» и «Колокола», революционно настроенный круг молодых друзей Писарева (братья Жуковские, Баллод и др.), в котором критик «Русского слова» вращался в I860-1861 годах. И конечно же, редакция журнала, куда пришел работать молодой критик. Благосветлов с самого начала принял самое горячее участие в судьбе Писарева. После того как тот съехал со своей студенческой квартиры, где жил вместе с Баллодом и братьями Жуковскими, Благосветлов поселил его в семье своего друга В. Попова. Прошло немного времени, и руководитель «Русского слова» сделал молодого критика своим помощником по редакции. Благосветлов был буквально влюблен в Писарева, и тот, в свою очередь, платил ему горячей признательностью и уважением. «Не будь около меня Писарева и Минаева, я считал бы себя похороненным в любезном отечестве», — пишет Благосветлов Мордовцеву в марте 1861 года. В кабинете Благосветлова, по свидетельству Мордовцева, висел портрет Писарева с собственноручной его подписью, гласившей: «Слова проходят — дела остаются».
Вопрос о влиянии Благосветлова на Писарева занимал многих. Однако большинство исследователей, исключая, может быть, Л. А. Плоткина, решали его с субъективных позиций. Одни из них — недоброжелатели Писарева, а их было немало в дореволюционной науке, — стремились превратить критика в ничтожного последователя Благосветлова. Другие — доброжелатели — отрицали какое бы то ни было влияние Благосветлова на Писарева, потому что признать, будто убеждения Писарева сложились под руководством Благосветлова, значило, на их взгляд, принизить Писарева. И те и другие исходили из совершенно превратного понимания позиций и общественного лица Благосветлова.
В действительности, хотя вполне справедливы слова Шелгунова, что «Благосветлов принадлежал к группе людей, во главе которых стал Писарев», большим счастьем для молодого критика было то, что начал он свой литературный и общественный путь под руководством такого опытного и зрелого политического бойца, каким был Благосветлов. Прав, по-моему, Л. Плоткин, считающий, что «многие взгляды Благосветлова послужили исходной точкой, отправным пунктом для Писарева» и что вместо с тем в дальнейшем деятельность Писарева развернулась с такой широтой, «что роли переменились и ученик стал учителем».