Все эти перемены благотворны. Но они не должны идти за счет революционных демократов, а главное — за счет исторической истины, за счет утраты наших социально-классовых позиций, ибо историческая роль для отечественной литературы, культуры, окажем, Аполлона Григорьева, Дружинина или Страхова одна, а Белинского, Чернышевского, Добролюбова, Писарева — другая, несоразмерная с первой.
В этой связи необходимо самое пристальное внимание п к тем деятелям демократической критики и публицистики, которые в пору 1860-х годов, быть может, в ту пору были на вторых ролях, но тем не менее обладали своим и немалым влиянием в борьбе за умы. И Г. Благосветлов, и В. Зайцев, и П. Соколов были верными сподвижниками Писарева, при всех своих непоследовательностях и ошибках входили в то общественное направление революционно-демократических идей, которое оказало решающее воздействие на судьбы русской общественной мысли и русской литературы ХIХ века, воздействие, влияние и отзвуки которого живительны и для наших дней.
Слово Белинского и Герцена, Чернышевского и Добролюбова, Салтыкова-Щедрина и Писарева, их сподвижников по демократической журналистике 1860-х годов оказало решающее воздействие не только на судьбы литературы, но и на формирование общественного самосознания, того самого самосознания, которое явилось предтечей большевизма и в конечном счете привело Россию к Великой Октябрьской социалистической революции.
Будучи, помимо всего прочего, и глубоко патриотическим, гражданственным самосознанием, самосознанием угнетенного русского крестьянства, глубоко народной идеологией, наследие русских революционных демократов являет собой наше уникальное достояние, нашу национальную гордость и одновременно вечно живое наследие, наше сегодняшнее боевое оружие.
Нет спору, мы не можем относиться к революционным демократам как к иконе, это было бы оскорбительно прежде всего для них самих, поскольку все их творчество — непрекращающееся движение, динамика, дискуссия, спор, в том числе и друг с другом.
Мы не сможем закрыть глаза, скажем, на просветительскую ограниченность их позиций, на те или иные неточности их оценок, не всегда выдерживавших испытание временем. Если говорить о круге Писарева, круге «Русского слова», таких ошибок, причем грубейших, было особенно много, включая сюда оценку Пушкина или Лермонтова, идущую от упрощенного, примитизированного представления об общественном предназначении литературы, искусства.
В этой связи вопрос о правомочности советского литературоведения вносить коррективы в те или иные литературные оценки революционных демократов, подвергать те или иные неточные их постулаты научной критике, вопрос риторический. Это и наше право, и наша обязанность в том случае, если опор с теми или иными позициями и оценками революционных демократов является подлинно научным спором. Однако внося те или иные коррективы в наследие революционных демократов, подвергая, скажем, очевидные ошибки В. Зайцева и II. Соколова самой серьезной критике, мы не имеем права выплескивать вместе с водой и ребенка, должны предельно уважительно относиться к демократическому наследию, объективно разбираться в его противоречиях.
Критикуя, споря с революционными демократами, в особенности когда речь идет о круге Писарева, круге «Русского слова», куда менее зрелом, чем круг «Современника» 1856–1862 годов, мы не можем забывать о той социальной, общественной реальности, что русская общественная и литературная мысль XIX века развивалась в двух течениях, в двух направлениях, которые находились по отношению друг к другу в состоянии очень сложной н глубокой идейной борьбы.
Одна линия развития русской общественной мысли прошлого века, обладавшая, как уже говорилось, огромным влиянием на литературу и жизнь своего времени, была неразрывно связана с русским освободительным движением, с борьбой народа за свое освобождение от ига самодержавия и крепостничества. Радищев, декабристы, революционные демократы-шестидесятники, народники п народовольцы, большевики-ленинцы — вот основные вехи этой борьбы, оставившие глубокий след в истории русской литературы и русской мысли, определившие главнейшие особенности развития идейной, духовной жизни прошлого века.
Вторая линия в развитии русской общественной мысли XIX века, представленная либерально-охранительным лагерем, возникла и развивалась как своего рода реакция на русское освободительное движение, на революционно-демократическую мысль. В нашем обращении к отечественной истории необходимо всегда учитывать эту идеологическую подоплеку, действительную природу социально-классового противостояния двух линий в истории русской общественной мысли XIX века. Ведь, к примеру, и споры вокруг Гоголя, которые революционно-демократическая критика XIX века вела с критикой славянофильской, равно как с представителями «официальной народности», и споры вокруг Тургенева, Толстого, Гончарова, Островского, которые революционные демократы 1860-х годов вели как с либеральной, так и с консервативно-почвенной критикой, не были чисто литературными спорами. Это были споры о судьбах России, о путях ее последующего развития.
Нет спору, современная советская общественная мысль должна опираться на все ценное в отечественном и мировом духовном наследии с учетом, в частности, и всего доброго, живого, что можно найти в трудах Аполлона Григорьева или Страхова, Дружинина или Валериана Майкова. Но, конечно же, совокупность литературно-общественных идей, сама практика литературно-публицистической деятельности русских революционных демократов по богатству своему несравнимы, несопоставимы с общественно-литературной теорией и практикой русского либерализма и русского консерватизма.
В свое время русский консерватизм попытался взять монополию па патриотизм, на любовь к России и ее народу. Стремясь утвердить эту монополию в сознании современников, русский консерватизм в прошлом веке разработал и стремился внедрять в общественное сознание легенду о мнимом «западничестве» русских революционных демократов, коль скоро сама идея революции, в представлении консерваторов, была иноземного происхождения, как будто не было на Руси ни Степана Разина, ни Пугачева, ни бунтов крестьян, как будто Россия объективными законами своего общественного развития не двигалась на всех парах к революции. На этом основании консерватизм, а за ним и «Вехи», пытались лишить русских революционных демократов тех корневых начал, из которых и росло, собственно, русское революционное самосознание, — чувства патриотизма, любви к своей Родине и своему народу, гражданственного отношения к своей Отчизне.
На самом деле, русская революционная идея, наиболее полно воплотившая себя поначалу в деятельности декабристов, из которых вышел, как известно, Герцен, а потом в деятельности революционных демократов, как раз и росла из патриотической идеи, из глубочайшего чувства любви к своей Отчизне и ее угнетенному народу. Именно это чувство, неутолимое желание добра своему народу и своему Отечеству, понимание, историческое видение путей, которые привели бы Отчизну к благоденствию, — вот что определяло в конечном счете их революционное самосознание. Только такое, корневое чувство, а не теоретические абстракции, способно подвигнуть человека на жертвенную и трудную дорогу революционной деятельности, на путь духовного и физического подвига, сулящего не чины и награды, но кандалы и виселицы во для самого высокого — судеб Отчизны, счастья людей.
Радищев был первым, кто в полный голос в России XVIII века сказал о позиции гражданина и патриота своей Родины как самой первой, изначальной нравственной черте любого честного человека.
Декабризм, развив эту традицию Радищева, с огромной силой поставил вопрос о формировании гражданского, патриотического самосознания в русском обществе и дал этот нравственный заряд передовой русской интеллигенции последующих годов. Поэзия и литературная критика декабризма были наполнены духом гражданственности и патриотизма, идеей служения Отечеству.
Революционно-демократическая идеология через Герцена и Белинского восприняла патриотическую традицию декабризма, воплотив ее в идее крестьянской революции. Революционные демократы были крестьянскими демократами, вспомним Некрасова: заступниками народными, борцами за интересы трудового народа. Русский же консерватизм в лице, например, Леонтьева и Каткова выражал интересы помещиков, аристократов, правящих классов России, в ту пору как русский либерализм отстаивал капиталистический путь России, интересы несмелой, робкой русской буржуазии.