В этом слове нет обидного оттенка. Я как-то специально написал целую статью про писателей-клоунов и писателей-сценаристов, про две эти модели поведения.
Кто не хотел бы быть клоуном? Всяк бы хотел. И я хотел бы.
Но сертификат клоуна дают не всем, этот виртуальный красный нос — в руках у литературных премий.
Иногда возвышают голос обиженные — и начинают кричать, что везде всё схвачено и дают только своим.
Тут я скажу, что вовсе нет.
По крайней мере, там, где я служил.
А я довольно долго работал на одной премии, среди прочих, кто читал присланные книги. Так вышло, что у меня довольно высокая скорость чтения, а я ещё долго совершенствовал её, работая книжным рецензентом. И по сей день я благодарен этой работе за то, что в сезон прочитывал около сотни книг и по-настоящему ощущал то, как пишут люди. Это эффект, похожий на аэрофотосъёмку; обычно человек, пишущий о книгах, выбирает себе окошко для обзора — тему или просто привередничает, а я читал всё — и хорошее, и дурное.
И я обнаружил, что сама премия выталкивает или не выталкивает из себя текст.
В этом движении какая-то нечеловеческая или внечеловеческая правда жизни.
И вот тебе, писатель, красный нос.
Поедешь в Лондон или Франкфурт, будешь говорить в телевизор, как важно читать, и про то, что нужно любить друг друга. Или пересказывать свою книгу.
Он превращается из писателя в спикера, термин, употребляемый журналистами, ищущими «говорящую голову».
Одно дело, если в телевизоре появляется неизвестная голова и говорит о нравственности просто так, совсем другое — если в бегущей строке значится: «писатель, лауреат». Этому, значит, можно.
Под конец я предлагаю читателю проделать поучительный эксперимент: вспомнить, кто получал главные литературные премии лет семь-восемь назад, ну, хорошо — три-четыре года тому.
А потом проверить, погуглив.
Я погуглил.
Очень отрезвляет — в особенности тех, кто спорит о судьбоносности выбора.
Невнимательному читателю может показаться, что я недоволен этой картиной мира и этим образом существования литературы, а также кем-то из многочисленных лауреатов — так вовсе нет.
Это как с демократией, про которую Черчилль говорил, что она отвратительна, но лучше ничего нет.
Ну, нет у нас иного механизма.
И те выборы, что случились в конце этого года — ещё лучше прочих.
10.12.2015
Кончен год (о том, чем закончился Год литературы в России)
Холоден и переменчив погодой град Петербург в декабре.
Стылы проспекты его и площади.
Написана в нём великая литература.
В год от рождества Христова две тыщи пятнадцатый заканчивался в нём год литературы, и это было весёлое дело.
Весёлое дело было весёлым оттого, что год был страшнее предыдущего, а литература — сама по себе.
Год был непонятно зачем, а литература — понятно зачем.
И не так понятно было, что в этот год сделано такого, что нельзя было сделать в любой другой.
На сцену театра посреди великого города вышел царь и сказал, что на Красной площади была устроена ярмарка, а ещё сотни людей читали в телевизоре знаменитый роман.
Читали они его, правда, бесплатно, но на литературу в тот год было потрачено восемь мильярдов рублей.
Сперва давали триста мильонов, но это вышло как-то неловко, и прибавили.
Говорили потом и про три, а затем — про восемь.
Хорошо бы, конечно, посмотреть список трат и всех поимённо назвать, да негде и трудно узнать.
Если кто потом тот список напишет — что и куда ушло, то и хорошо, а не напишет — так наш народ отходчив, а отходчив он, потому что забывчив.
Аренда книжных магазинов осталась высокой, издательства по-прежнему похожи на неповоротливых прожорливых динозавров, будущее толстых литературных журналов неопределённо, а школьники наши ленивы и нелюбопытны.
Не хотят читать из уважения, хоть их секи.
Есть им из чего выбирать — занятий много.
А вольный ветер литературы всё равно веет, где хочет.
Ему всё равно — веет он к востоку, веет к западу, переменяется ветер и переходит на круги своя.
Литература вообще устроена так, что её рождение не требует денег.
Вдохновение не продаётся.
Продаются рукописи, хоть сейчас они не в цене.
Их просто стало очень много. А товар, находящийся в изобилии, дешевеет.
Нынче все поголовно грамотные, и клавиши стучат у всех одинаково.
Оттого книг стало очень много — это денег на них мало, а книг в избытке.