В связи с этим всплеском светской жизни в радиоэфире, я вспомнил совсем другое: истории эти, начались, кажется, с того, что в июне 1995 года Жириновский плеснул апельсиновый сок в лицо Немцову.
И пошло-поехало. Политика Борового побили в прямом эфире в 2007-м. Потом эта мода коснулась не только политиков: в 2017 году писатель Веллер кидался кружкой в ведущую радиопередачи, где он выступал. (Ясно, что мимо нас прошло множество других потасовок).
Уже довольно давно, семь лет назад, состоялся в прямом эфире матч Лебедев-Полонский.
Мне тогда стал интересен механизм последействия. То есть репутации живут по своим законам.
Тогда, в 2011 году, обсуждали, что происходит с репутацией побитого. Говорили, что народ не простит побитому глупых пафосных речей. Мне кажется, что это был чересчур оптимистический взгляд на вещи (и на народ). Народ не прощает ни лицемерия, а потери лица. Смешному клоуну-лицемеру он ещё и хлопать будет, а вот несчастного Полонского с порванными штанами не простит ни за что. И не за то именно, что этот самый Полонский велел этому народу убираться в <…>, а за то, что его побили в эфире и что он именно так растерялся. А, может, всё и замылится — не те времена.
Теперь в этом плане радиоэфир мало отличается от телевизионного, и на размножившихся фильмах ты многократно наблюдаешь, как один человек подбегает к другому и… Мы не слышим мокрого звука пощёчины, меж тем он есть.
Русская литература содержит множество описаний разных битв, среди которых особое место занимают поединки, и уж совсем непростая роль у пощёчин.
Итак, о мокром звуке удара, наносимого по лицу открытой ладонью. Многим кажется, что пощёчина — это исключительно символический жест унижения. Так-то это так, но грамотно поставленная пощёчина может свалить с ног, вызывает сотрясение мозга, разрыв барабанной перепонки и прочие тяжкие последствия.
Герои Достоевского то и дело лупят друг друга. Один из героев вовсе замечает: «Я, может быть, еще сам-то жалею, что в мою жизнь мало роздал пощечин. Но довольно, ни слова больше об этой чрезвычайно для вас интересной теме»[13].
Есть знаменитая сцена в романе «Идиот», когда Ганя начинает кричать: «Да вечно, что ли, ты мне дорогу переступать будешь! — заревел Ганя, бросив руку Вари, и освободившеюся рукой, в последней степени бешенства, со всего размаха дал князю пощечину.
Ах! — всплеснул руками Коля, — ах, Боже мой!»[14]
Но самая знаменитая пощёчина случается в романе «Бесы»: «…вдруг Шатов размахнулся своею длинною, тяжелою рукою и изо всей силы ударил его по щеке. Николай Всеволодович сильно качнулся на месте. Шатов и ударил-то по-особенному, вовсе не так, как обыкновенно принято давать пощечины (если только можно так выразиться), не ладонью, а всем кулаком, а кулак у него был большой, веский, костлявый, с рыжим пухом и с веснушками. Если б удар пришелся по носу, то раздробил бы нос. Но пришелся он по щеке, задев левый край губы и верхних зубов, из которых тотчас же потекла кровь.
Кажется, раздался мгновенный крик, может быть, вскрикнула Варвара Петровна — этого не припомню, потому что всё тотчас же опять как бы замерло. Впрочем, вся сцена продолжалась не более каких-нибудь десяти секунд. Тем не менее в эти десять секунд произошло ужасно много. <…>
Едва только он выпрямился после того, как так позорно качнулся набок, чуть не на целую половину роста, от полученной пощечины, и не затих еще, казалось, в комнате подлый, как бы мокрый какой-то звук от удара кулака по лицу, как тотчас же он схватил Шатова обеими руками за плечи…»[15]
Много лет спустя, когда случается последняя литературная дуэль царской России, снова вспоминают Достоевского. Тогда дуэль состоялась между поэтами Волошиным и Гумилёвым, причём в каком-то смысле она была пародией на пушкинскую дуэль. Рассказ Волошина в изложении Шанько звучит так: «В огромной мастерской на полу были разостланы декорации к „Орфею“. Все были уже в сборе. Гумилев стоял с Блоком на другом конце залы. Шаляпин внизу запел „Заклинание цветов“. Я решил дать ему кончить. Когда он кончил, я подошел к Гумилеву, который разговаривал с Толстым, и дал ему пощечину. В первый момент я сам ужасно опешил, а когда опомнился, услышал голос И. Ф. Анненского: „Достоевский прав, звук пощечины — действительно мокрый“. Гумилев отшатнулся от меня и сказал: „Ты мне за это ответишь“. (Мы с ним не были на „ты“.) Мне хотелось сказать: „Николай Степанович, это не брудершафт“. Но тут же сообразил, что это не вязалось с правилами дуэльного искусства, и у меня внезапно вырвался вопрос: „Вы поняли?“ (То есть: поняли ли — за что?) Он ответил: „Понял“»[16].
13
Достоевский Ф. Записки из подполья // Полное собрание сочинений в 30 т. Т. 5. — Л.: Наука, 1973. С. 123.
14
Достоевский Ф. Идиот // Полное собрание сочинений в 30 т. Т. 8. — Л.: Наука, 1973. С. 99.
15
Достоевский Ф. Бесы // Полное собрание сочинений в 30 т. Т. 10. — Л.: Наука, 1974. С. 166.