Надо оговориться, что если книга дурна, то никакая фея её не спасёт, а книга Сальникова вовсе не дурна. И человек он, судя по всему, неплохой — в общем, награда нашла героя. Не премия в смысле, а честное признание.
Теперь нужно сказать о сюжете — его, правда, подробно пересказал Николай Александров в статье «„Петровы в гриппе“. Психоанализ»[22], но, по-моему, он в конце устал и начал ошибаться. Поэтому я сделаю это ещё раз — неблизко к тексту. Итак, семья Петровых живёт в Екатеринбурге ещё при губернаторе Росселе — году в 2005. Тут простор для анахронизмов, никто не обещал счислить жизнь по календарю. Да и русская провинция меняется мало, и год для неё не принципиален, разве — столетие.
Петровы по очереди заболевают гриппом, а потом по очереди выздоравливают. В промежутках они встречаются с разными людьми, причём Петров-отец много пьёт и становится свидетелем (быть участником у него плохо получается) разговоров о смысле жизни. Петрова-мать борется с позывами убить кого-нибудь. Про Петрова-сына ничего практически неизвестно, кроме того, что у него температура 38°. Также имеется богатый человек с несколько инфернальными свойствами, знакомый Петрова, и ещё примерно шесть говорящих персонажей. Теперь главное достоинство происходящего: все потусторонние знаки, которые видит читатель, может объясняться тривиальными бытовыми причинами. (К примеру, герой видит в переулке Цербера, а на самом деле это тень от собаки ложится так, что кажется, что у неё три головы, инфернальность может быть обычными привычками хозяина жизни, — ну и тому подобное дальше). Есть там и пара глав о прошлом персонажей, но я их пересказывать не буду. Всё это никому не помешает прочитать книгу, а тем, кто не будет этого делать, облегчит понимание того, что я собрался рассказать.
А рассказать я хотел о способе чтения книг моими согражданами.
Честно сказать, я не самого высокого мнения о российской культуре чтения. Того, про что в начальной школе говорят: «умеет читать и понимать прочитанное». И роман Алексея Сальникова — удивительно хороший пример того, как именно этот читатель не умеет читать и понимать прочитанное.
Публичный жизненный цикл романа скоро отметит двухлетие — это, как сказано выше, классический путь к успеху с помощью сарафанного радио, литературной премии и рецензии (слово «критик» — неловкое, оно ворует специальность у XIX и, частично у XX века. Рецензенты — не критики, а критики — не рецензенты) пишут тексты, которые привлекают внимание). Я, правда, к тому, как описала этот текст Галина Юзефович, отношусь с некоторой иронией: «Пишет Сальников как, пожалуй, никто другой сегодня, а именно — свежо, как первый день творения. На каждом шагу он выбивает у читателя почву из-под ног, расшатывает натренированный многолетним чтением „нормальных“ книг вестибулярный аппарат. Все случайные знаки, встреченные гриппующими Петровыми в их болезненном полубреду, собираются в стройную конструкцию без единой лишней детали. Из всех щелей начинает сочиться такая развеселая хтонь и инфернальная жуть, что Мамлеев с Горчевым дружно пускаются в пляс, а Гоголь с Булгаковым аплодируют…» — то есть после того, как тебе аплодирует Гоголь, выезжать в людное место можно только на лафете, живым как-то неудобно.
Некоторые ставили книгу в ряд «Мастера и Маргариты» и «Альтиста Данилова». Я бы согласился, наоборот, с теми, кто считает, что это новый Пьецух. А это немало! Немало, я точно вам говорю. И видно, что автор героев своих любит, а не норовит вырезать их из картона и бросить под гусеницы сюжета.
А пока публика в социальных сетях, а именно социальные сети и являются «сарафанным радио», начинает разглядывать новую рыбу.
И вот начинаются споры нечитавших: дело экскаваторщика Васильцова живёт и побеждает. Но мифический экскаваторщик, осудивший Пастернака — литературный герой, потому что в жизни его следы не обнаружены. А новые нечитатели — вполне реальные люди из тех, что, не читая новость, довольствуются заголовком. Читать и понимать прочитанное — это вообще довольно тяжёлая задача. Обыватель от этой задачи хочет увильнуть. Вместе с тем ему нужно заявить urbi et orbi, что он жив и имеет собственное мнение.
Но тут я сообразил, что мою работу (с куда большим остроумием) проделал Владимир Набоков в прекрасном романе «Дар». Там он описывает критические статьи, которые печатает (в основном эмигрантская) пресса по поводу книги главного героя о Чернышевском.
Один из рецензентов думает, что Чернышевский был казнён (путая гражданскую казнь с настоящей) и считает, что дальше автор занимается ненужной альтернативной историей. «Автор пишет на языке, имеющем мало общего с русским. Он любит выдумывать слова. Он любит длинные запутанные фразы, <…> или вкладывает в уста действующих лиц торжественные, но не совсем грамотные, сентенции, вроде „Поэт сам избирает предметы для своих песен, толпа не имеет права управлять его вдохновением“» — тут комментировать не надо.