Но, кстати, скажу в сторону: тут интересен сам предмет разговора. «Повести Белкина» так устроены, что там всё фантастично — священник не узнаёт (вернее, принимает одного за другого) жениха в церкви, хотя тот только что с ним сговаривался. Барышня-косплейщица не узнана, Сильвио безумен. Про гробовщика и речи нет. Это фантастический мир, и в нём не работает современный подход: «Смотрите, мы прочитали в Википедии про важную деталь, и она означает, что у Пушкина имеется в виду то-то, и мы можем сделать вывод, что». Нет, мы не можем сделать означенный вывод. Нет, не имеется.
Это ошибка того же рода: почитав Хармса, считать, что в СССР тридцатых годов все регулярно убивали друг друга большими огурцами, продававшимися тогда в магазинах.
Быт советского научно-исследовательского института отражён, конечно, в повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу», но горе тому, кто решит, что именно так и жили молодые и немолодые советские учёные.
Так что никакие шестёрки лошадей не говорят ровно ничего — вернее, говорят столько же, сколько интересная бледность Бурмина. Там один ненадёжный рассказчик на другом ненадёжном рассказчике и третьим погоняют — текст, мало того, что напечатан не под именем автора, предваряется уведомлением: «В самом деле, в рукописи г. Белкина над каждой повестию рукою автора надписано: слышано мною от такой-то особы (чин или звание и заглавные буквы имени и фамилии). Выписываем для любопытных изыскателей: „Смотритель“ рассказан был ему титулярным советником А. Г. Н., „Выстрел“ подполковником И. Л. П., „Гробовщик“ приказчиком Б. В., „Метель“ и „Барышня“ девицею К. И. Т.»[325]). И в том, что эта причудливая конструкция взлетает, заставляя нас задирать головы и ронять шляпы, доказывает, величие этого корпуса текстов.
Есть, кстати, знаменитое письмо автора от 9 декабря 1830 года, написанное сразу после возвращения в Москву, где Пушкин сперва просит денег: «сколько можно более. Здесь ломбард закрыт, и я на мели». Дальше он перечисляет написанное в карантине и добавляет: «Написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржет и бьется — и которые напечатаем также Anonyme. Под моим именем нельзя будет, ибо Булгарин заругает»[326]. Потом говорится о Булгарине и Грече, издательских делах, но это уже не так интересно в контексте нашего рассуждения. Ведь, наконец, есть другая — куда более интересная проблема: проблема авторского замысла.
Мы часто говорим: авторский замысел заключался в том, что… Но это наследие рационалистической критики полуторавековой давности. Мы далеко не всегда можем знать, в чём авторский замысел, — разве что если он прямо и недвусмысленно явлен в дневниках, черновиках и переписке. Да и то это повод посомневаться.
В остальном мы пытаемся угадать таинственный замысел — с разным исходом этого угадывания.
Квалифицированный читатель всматривается в литературу доброжелательно, а не допрашивает её согласно модной французской философии.
Литература — одно из немногих искусств, что построено на нашем непосредственном восприятии. В современной живописи уже нужен галерист или другой толкователь, который бы сказал, что это искусство, и должно возбуждать у нас те или иные эмоции. Фестивальный кинематограф уже приближается к этой черте, про музыку и говорить не приходится.
Литература прошлого пока построена на историях, подвластных пересказу, а не вере в куратора-толкователя. В случае квалифицированного чтения мы можем вполне понять то послание, которое в них заключено.
И не в застенке, а на дачной веранде, в вагоне поезда, в кресле самолёта или на кухне, забыв про выкипающий суп.
02.12.2019
Однажды на пасеке (о последней книге Эдуарда Лимонова)
Ложь и зло, погляди, как их лица грубы,
И всегда позади воронье и гробы.
Лимонов Э. Будет ласковый вождь. — М.: Пятый Рим (ООО «Бестселлер»), 2019. — 160 с.
Во-первых, эта книга хорошо написана, и при помощи очень интересного оптического приёма: вождь, это, как ни крути, сам Лимонов, который слава богу, ещё жив. Но он не пишет беллетризованные мемуары, а рассматривает себя самого, глазами преданного (в разных смыслах) апостола, то есть участника подпольной группы, которую вот-вот повяжут спецслужбы. Это примерно так же, как если бы Христос писал Евангелие за Луку, да причём с другим концом. (Тут будет много библейский аллюзий, вполне циничных, но поделать нечего — когда Кастро сошёл с «Гранмы», то после первого боя с ним, согласно легенде, осталось двенадцать товарищей). И из-за этой оптики, расстановки персонажей между искажающих картину линз, читатель знающий, что произойдёт потом, а, через двадцать лет получивший иной исторический опыт может понять в революционной романтике многое.
325
Пушкин А. С Повести Белкина: От издателя // Пушкин А. С Полное собрание сочинений: В 10 т. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977–1979. Т. 6. Художественная проза. — 1978. — С. 54. — (Повести покойного Ивана Петровича Белкина).
326
Пушкин А. С. Письмо Плетневу П. А., 9 декабря 1830 г. Из Москвы в Петербург // Пушкин А. С Полное собрание сочинений: В 10 т. — Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1977–1979. Т. 10. Письма. — 1979. — С. 252–253.