Или «Что-то как бы сотряслось в его душе. Он с серьезным и важным видом обвёл глазами все эти милые, светлые лица школьников, Илюшиных товарищей, и…»[336] — 1880 год, между прочим. А вот Лесков в «Божедомах» пишет: «вам признаюсь ― я ужасно люблю хорошие лица»[337], или Салтыков-Щедрин в «Дневнике провинциала в Петербурге» (1872) роняет: «У всех светлые лица, все с беспечною доверчивостью глядят в глаза будущему»[338].
Искоренить «ощущение чужого» невозможно, да и не нужно — должно всё-таки быть естественное чувство осторожности. Живущая в подсознании всякого нормального человека оптическая ксенофобия быстро проходит, когда человек трезво оценит обстановку. Но вот когда она возводится в эстетический принцип — жди беды. Это хуже преступления, это потеря вкуса.
Вот когда какой-нибудь наш чиновник скажет о дополнительной хромосоме, делающий русский народ героическим, с него взятки гладки. От чиновников наш многонациональный народ (с нормальным количеством хромосом), добра не ищет и только удивляется, что они ещё не едят младенцев на завтрак за одним столом с народными избранниками. Но вот как какой прогрессивный человек начнёт рассуждать о генетической предрасположенности к рабству или мерить циркулем хорошие и плохие лица, так население становится похоже на мужика в зипуне из старого фильма «Чапаев». Тот крестьянин печально бормотал: «Белые пришли — грабят, красные пришли — грабят… Куда бедному крестьянину податься».
А в повести Липатова, кстати, всё кончилось плохо. Любовь не состоялась, девушка уплыла на пароходе по Оби, а потом началась война, и всех убили. Ну, или почти всех.
16.12.2019
Зимние записки о летних впечатлениях (предновогоднее рассуждение)
«Ни один человек не живет такой простой жизнью, какою его награждают любопытные».
Честные обыватели, к которым я себя отношу, норовят перед тем, как повесить последний шарик на ёлку, подвести итоги года. Дело это мне не очень близкое, но добровольное. Подведение итогов может ввести ещё трезвого обывателя в состояние грусти и прострации, не говоря уж о том, что будущий год ему никогда не сулит особых радостей. Поэтому хочется сказать моим собратьям, что всё будет хорошо, и Россия действительно управляется напрямую Господом Богом, как, по слухам, говорил генерал-фельдмаршал Миних.
В моём детстве было место на Пушкинской площади в Москве, вернее, за этой площадью на бульваре, что приводило меня в трепет. Это была скульптура, а, вернее, барельеф на стене, оставшийся осколком старого времени. Он изображал человека, крутящего огромное колесо. Мышцы человека были напряжены и выпуклы. Под ним было написано: «Все наши надежды покоятся на тех людях, которые сами себя кормят».
Здание это было когда-то типографией Рябушинского и до сих пор сохранило слова «Утро России» на фасаде. Строил его знаменитый архитектор Шехтель.
Этот привет от ленинского плана монументальной пропаганды, и пассажа из статьи «Посмотрим!» критика Писарева. Там говорится: «Характер закаляется трудом, и кто никогда не добывал себе собственным трудом насущного пропитания, тот в большей части случаев остается навсегда слабым, вялым и бесхарактерным человеком. Это значит, что вся наша надежда покоится на тех людях, которые сами себя кормят и из которых действительно сформировались первые и постоянно формируются новые представители базаровского типа. Надежда покоится на тех, которые сами себя кормят».
Итак, то был привет из романтизма двадцатых годов, от того культа пролетариата, который воспринимался в те годы совершенно серьезно. Слова эти в городе времён позднего социализма воспринимались с иронией, стилистика этого барельефа казалось неуместный, а уж когда советская журналистика употребляла фразу «гимн труду», это было образцом неуместного пафоса.
И вот прошло много лет, и я ехал по России на поезде, и напротив меня сидела странная пара — не то отец с сыном, не то хозяин с подмастерьем. Я гадал, кто они, потому что перед тем, как заснуть, они разглядывали какую-то схему и прикидывали напряжение в проводах. Старший был с окладистой бородой. А младший с довольно жидкой, но когда они достали походный погребец, я подумал, что и сто лет назад так могли ехать купец с приказчиком, что-то сосредоточенно высчитывая, и строитель с помощником, да и ничего не прерывается в этом мире, когда человек привязан к своему делу, а не к одному только удовольствию. Оказалось потом, что это семейное дело: двое умельцев ставили датчики расхода топлива на корабельные моторы.
336
Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы // Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 30 т. Т. 16. — Л.: Наука (Ленинградское отделение), 1976. С. 194
337
Лесков Н. С. Божедомы // Лесков Н. С. Полное собрание сочинений в 30 т. Т. 7. — М.: Терра, 1996. С. 618.
338
Салтыков-Щедрин М. Е. Дневник провинциала в Петербурге // Салтыков-Щедрин М. Е. Собрание сочинений в 20 т. Т. 10. — М.: Художественная литература, 197 °C. 407.