Стрекоза должна умереть.
Зрители и слушатели, будто казаки из рассказа Бабеля «Соль», объясняют, что делать со спекулянткой, обманувшей солдата: «И я действительно признаю, что выбросил эту гражданку на ходу под откос, но она, как очень грубая, посидела, махнула юбками и пошла своей подлой дорожкой. И, увидев эту невредимую женщину, и несказанную Расею вокруг неё, и крестьянские поля без колоса, и поруганных девиц, и товарищей, которые много ездют на фронт, но мало возвращаются, я захотел спрыгнуть с вагона и себе кончить или её кончить. Но казаки имели ко мне сожаление и сказали:
— Ударь её из винта.
И сняв со стенки верного винта, я смыл этот позор с лица трудовой земли и республики»[51].
Но мы знаем, что лишь немногие стрекозы, достигнув известных высот, начинают вынужденные пляски или погибают. Случайность — это как раз необитаемый остров и пятьдесят томов в сафьяне и золоте. Смертность велика именно на подходах. А вот женщина, продававшая себя за пятьсот инфляционных франков, зубами прогрызшая и грудью проложившая себе дорогу, редко оказывается в одной набедренной повязке.
Нет, обыватель-муравей радостно узнаёт какую-нибудь новость про наркотики, смертельную болезнь или автомобильную катастрофу, которые сшибают стрекоз на землю.
Но чаще всего они доживают свою жизнь в ветшающих дворцах, посреди садов.
Разве приедет какой рачительный инженер, ставший предпринимателем и предложит вырубить сад под строительство коттеджного посёлка.
Всюду жизнь, как на картине художника Ярошенко.
26.02.2018
Жизнь Пьеро[52] (о фильме Алексея Германа-младшего «Довлатов»)
Сходил посмотреть фильм «Довлатов».
Выяснил, что, во всяком случае, кинематографисты более сытый и ухоженный народ, чем писатели. Ну как выяснил? Ещё раз утвердился в таком суждении. Это важно в свете того, что фильм режиссёра Германа-мл. — фильм богатый, да такой, к которому не применим упрёк «сэкономили». Ничего не сэкономили, всё — не скупясь. Настоящий международный проект, причём с попыткой реконструкции целого мира — недаром он получил премию именно за художественные решения.
Потом меня спросили, понравилось ли? Это один из самых неловких и сложных вопросов в искусстве, потому что отвечать на него надо: «Что в рот полезло, то и полезно», то есть всё, что служит пищей для размышлений — хорошо.
А уж разного рода обсуждений и споров этот фильм может вызвать огромное количество.
Поэтому нужно сделать несколько предварительных замечаний. Это не биография Довлатова. Более того, я бы сказал, что это фантазия на тему Довлатова. Герои там проживают несколько дней накануне ноябрьских праздников 1971 года. Это переход к настоящей зиме — то время, которое в Ленинграде всегда было странным, промозглым, неуютным, погода как бы отдавала дань революционным событиям — или мне, приехавшему москвичу, может, так казалось. Кстати, странным образом, половина героев ходит по этому ноябрю без шапок.
Довлатов пытается найти компромисс с начальством своей многотиражки, но его увольняют.
Бродский не хочет уезжать, ходит по городу с Довлатовым, но понятно, что он вот-вот уедет.
Приятели-художники (их там больше, чем писателей) жалеют о своей судьбе, и ясно, что большинство из них не доживёт до иных времён.
Друг-фарцовщик, чтобы избежать ареста, бросается под грузовик.
Поэт-метростроевец чувствует себя чужим на дачной вечеринке точно так же, как Довлатов — в редакции литературного журнала.
Это вовсе не спойлеры, это всё мы читали у Довлатова, только перед нами не экранизация его книг, а вольная метафора его жизни. Создатели фильма старательно подчёркивали то, что он сделан с ведома и при участии родственников-наследников. Поэтому фильм кончается примирением семьи, когда муж, жена и дочь вместе сидят на полу коммунального коридора и говорят о том, что не надо поступаться творческой свободой. И кажется, что они сейчас встанут, и все вместе уедут в Америку. В результате кажется, что в биографии писателя нет и не будет периода 1971–1978 годов, в котором «Компромисс» с «Заповедником», и содержится много прочих переживаний.
