Подлинный список живёт сам по себе, как борхесовская опись животных.
Само мироздание тяготеет к пересчитыванию объектов — оттого журналы пестрят статьями «Пять поводов для развода», «Шесть фраз, которые нужно сказать любимой», «Десять причин почитать книгу».
Мир будто просыпается каждый раз и не узнаёт пейзажа. Вокруг — необитаемый остров, необитаемые люди едят друг друга за пригорком. И вот мироздание спохватывается, и видит наконец список:
1. Построить хижину. Имеется два топора, две дюжины кованых гвоздей.
2. — неразборчиво.
3. Пять способов сбросить лишний вес.
4. Шесть причин, которые губят всякое начинание.
Но списки снаряжения, которые мы видим в великих романах о путешественниках, говорят нам и о другом.
Я застал те времена, когда на школьных диспутах обсуждали, какую книгу взять с собой на необитаемый остров (вариантом был космос, что казалось равнозначным). Ничего, впрочем, никуда брать не надо.
Попавший на необитаемый остров неминуемо сойдёт с ума, а наборы для выживания сурвивалистов только продлят их агонию. Робинзон совершил этот подвиг за нас, повторить его невозможно, как невозможно путешествовать в чреве кита.
Со списком или без — живи, как выйдет.
22.01.2018
Чёрное (о кофе в русской литературе)
Да, я любила их, те сборища ночные, -
На маленьком столе стаканы ледяные,
Над черным кофеем пахучий, зимний пар,
Камина красного тяжелый, зимний жар,
Веселость едкую литературной шутки
И друга первый взгляд, беспомощный и жуткий.
У хорошего русского писателя Алексея Феофилактовича Писемского есть роман «Масоны» (ты, дорогой друг, кажется, уже догадался, что читателей у этого романа, написанного в 1880 году, нынче немного). Действие романа о русских людях, печалящихся об общем благе, происходит в тридцатых-сороковых годах позапрошлого века. Одна из героинь, жена доктора «как немка по рождению и воспитанию, конечно, с гораздо большим бы удовольствием вкушала мокко, но тот был слишком дорог, а потому она приучила себя к нашему русскому хлебному кофею, который, кроме своей дешевизны, был, как она полагала, полезен для её слабой груди».
Речь, как, может быть, стало понятно, идёт о кофе, как о литературном факторе.
В романе Писемского доктор с женой останавливаются в избе, где чадит лучина. Им предлагают самовар (один на всю деревню), на что доктор отвечает, что они пьют не чай, а кофе и велит принести погребец.
Из погребца вынимают множество принадлежностей и, наконец, спиртовую лампу. Вода в кофейнике начинает закипать «вместе с насыпанным в неё кофеем». Крестьянские дети смотрят на это зачарованно, а кто-то приходит в ужас:
«— Спирт-то, божий-то дар, жгут! — произнес укоризненно-комическим голосом Иван Дорофеич.
— Да, брат, это, пожалуй, и грех! — повторил за ним Сверстов.
— Да как же не грех, помилуйте! Мы бы его лучше выпили, — продолжал Иван Дорофеев.
— Действительно, лучше бы выпили, — согласился с ним Сверстов, — впрочем, мы все-таки выпьем!.. У нас есть другой шнапс! — заключил он; затем, не глядя на жену, чтобы не встретить ее недовольного взгляда, и проворно вытащив из погребца небольшой графинчик с ерофеичем…» Потом доктор выпивает медведку из другого графинчика «Gnadige Frau, бывшая к рому все-таки более снисходительна, чем к гадким русским водкам, старалась не замечать, что творит её супруг». Наконец, кофе готов, и докторша пытается поделиться им с крестьянами: всё безуспешно. Выпивает чашечку только хозяйский мальчик, сам не понимая, что сделал.
В этой истории сосредоточено описание всего бытования кофе на Руси.
К тому моменту кофе у нас пили лет полтораста, в качестве лекарства его прописывали Алексею Михайловичу, при Петре придворные обзывались на него «сиропом из сажи», плевались, но пили.
Напиток долго считался лекарством: в 1726 году Кантемир пересказывает некое итальянское письмо с описанием парижской жизни, где «чоколат, чай и кофе весьма употребительны, но кофе паче обоих других: понеже содержится за некое лучшее лекарственное питие противу печали. Недавно случилося, что некая дама, услышавши, что мужа ее убили на баталии, возопила: „о как несчастна я бедная, скоро подайте мне кофе“ (и как выпила) тотчас и утешилась скорбь ея»[10]. Кофе шёл по русской земле медленно, с трудом отвоёвывая чашки у сбитня и кваса.
10
Цит. по Богданов А.К. О Крокодилах в России. Очерки из истории заимствований и экзотизмов — М.: НЛО, 2006. С. 58..