- Какой-то мужчина спрашивает вас во дворе.
- Это, наверно, Мигелито! Насчет гитары?
- Да, пусть берет. Отнесите ему гитару. Она здесь, в углу, - сказал я.
Когда Грисельда ушла, я тщетно старался прочесть в глазах Алисии следы сообщничества, но она, сославшись на усталость, отправилась отдыхать.
- Пошли бы поглядеть на восход луны, - предложила мне Себастьяна.
- Что-то не хочется, - ответил я.- Когда будет нужно, я позову тебя.
И я незаметно сунул под плащ бутылку вина. Спокойно, ничем не выдавая своих намерений, я сказал Грисельде, как только она возвратилась:
- Себастьяна может лечь здесь, в зале. Я устрою свой гамак на террасе канея. Хочется подышать свежим воздухом.
- Хорошо придумано. В такую жару не уснешь, - заметила мулатка.
- Если хотите, - предложила хозяйка, - отворите дверь настежь.
При этих словах я почувствовал коварное удовлетворение.
Я пожелал Грисельде спокойной ночи и подчеркнуто добавил:
- Мигель предлагает спеть корридо 1. [1 Корридо - песня, частушка.] Я скоро лягу.
Через несколько минут в ранчо погасили свет.
Я прежде всего проверил, дома ли собаки: вполголоса окликнул их и тщательно осмотрел все закоулки. Пусто! На мое счастье, псов взяли с собой Франко и дон Рафаэль.
Я вошел в каней, направляясь на огонек папиросы Мигеля.
- Мигель, хочешь глоток?
Он возвратил мне бутылку, сплюнув:
- Какой горький ром!
- Скажи, с кем у Барреры свидание?
- Не знаю, с которой из двух.
- С обеими?
- Похоже, что так.
Сердце бешено застучало у меня в груди, в горле пересохло, и я еле выговорил:
- Баррера - порядочный человек?
- Мошенник. Обещает завербованным пеонам любой товар, заставляет расписываться в книге, а потом в счет этого дает разную мелочь и говорит: "Остальное получите у меня на Вичаде". Я уж теперь ни на что не надеюсь.
- А сколько денег ты от него получил?
- Пять песо, а расписку он взял за десять. Посулил мне новый костюм и ничего не дал. И так со всеми. Он уже послал людей в Сан-Педро-де-Аримена, чтобы они приготовили на Муко лодки. Ато Гранде совсем опустел. Даже Хесуса нет, - его старый Субьета послал с запиской к начальству.
- Ну ладно, бери гитару и пой.
- Еще рано.
Мы прождали почти час. Мысль о неверности Алисии приводила меня в ярость, и я, чтобы не разрыдаться, кусал себе руки.
- Вы хотите убить его?
- Нет, нет! Я только хочу узнать, к кому он ездит.
- А если он путается с вашей женой?
- Все равно.
- Но ведь вам это, наверно, неприятно?
- По-твоему, я должен убить его?
- Дело ваше. От меня бы ему не поздоровилось. Спрячьтесь за изгородь, я сейчас стану петь.
Я выполнил совет Мигеля. Минуту спустя он сказал мне:
- Не пейте больше и цельтесь вернее.
Вскоре на листве банановых деревьев появился неверный отблеск лунного света, постепенно разлившийся по всему небу.
Раздались меланхолические аккорды гитары:
Коршун бедную голубку
Подстерег и закогтил;
Только кровь ее осталась
Там, где он ее схватил.
Напрягая зрение, я целился то в сторону реки, то в сторону корралей, а то еще куда-то. Резкий крик павлина, сидевшего на коньке крыши, пронизал ночную тьму.
Где-то на степной тропе завыли собаки.
Только кровь ее осталась
Там, где он ее схватил.
Женщины в комнате зажгли свет. Старая Тьяна показалась на пороге, как привиденье.
- Хватит, Мигель, нинья Грисельда не может уснуть.
Певец умолк и подошел ко мне.
- Я забыл сказать вам, что я обещал подать ему лодку. Когда мы поедем обратно, стреляйте в сидящего впереди. Если не промахнетесь, я брошу его кайманам, и кончены счеты.
Я видел, как он отчалил и поплыл по сумрачной реке, пересеченной неподвижными тенями деревьев. Но вот он вступил в черную полосу заводи, и видно было лишь поблескиванье весла, сверкавшего, как широкий ятаган.
Я ждал до рассвета. Никто не вернулся.
Бог знает, что происходило в это время.
Под утро я оседлал лошадь Мигеля и повесил двустволку на плетень. Грисельда, поливавшая из кувшина цветы, с беспокойством наблюдала за мной.
- Что ты делаешь?
- Поджидаю Барреру, который здесь ночевал.
- Что ты говоришь! Что ты говоришь!
- Слушайте, Грисельда. Сколько мы вам должны?
- Я не понимаю тебя!
- Отлично понимаете. Ваш дом - не для порядочных людей. А вам не пристало валяться на траве в степи, когда дома есть кровать!
- Придержи язык! Ты пьян!
- Только не от вина, которое вам привез Баррера.
- А разве он привез его мне?
- Вы хотите сказать - Алисии?
- Ты не можешь заставить ее ни любить тебя, ни следовать за тобой. Любовь - как ветер: куда захочет, туда и дует.
При этих словах я торопливо сделал несколько глотков из бутылки и схватился за ружье. Грисельда убежала. Я распахнул дверь.
Полуодетая Алисия сидела на кровати.
- Ты понимаешь, что здесь из-за тебя происходит? Одевайся! Едем отсюда! Скорей! Скорей!
- Артуро, перестань, ради бога!
- Я убью Барреру у тебя на глазах!
- Неужели ты способен на такое преступление?
- Не смей плакать! Ты уже и мертвого его жалеешь?
- Боже мой... Помогите!
- Я убью его! Я убью его! А потом тебя, себя и всех остальных! Я в своем уме! Не смей говорить, что я пьян! С ума сошел? Нет! Неправда! Я в своем уме! Остуди жар, который палит мне мозг! Где ты? Пощупай мне голову! Где ты?
Себастьяна и Грисельда старались удержать меня.
- Успокойся, успокойся, ради всего святого! Это я. Ты не узнаешь меня?
Они повалили меня на гамак и хотели связать его края, но я ударами ног разорвал сетку и, схватив Грисельду за волосы, вытащил во двор.
- Сводница, сводница!
И ударил ее кулаком: по лицу Грисельды потекла кровь.
Потом, впав в бредовое состояние, я принялся хохотать. Меня забавляло жужжанье дома, который быстро вертелся, обдавая меня свежим ветром. "Так, так! Пусть он не останавливается, я сошел с ума!" Мне казалось, что я - орел; я размахивал руками и чувствовал, как лечу по воздуху над пальмами и степями. Я хотел опуститься, чтобы схватить Алисию и в своих когтях унести ее в облака, подальше от Барреры и всего дурного. И я поднимался высоко-высоко, в самое небо, солнце жгло мне голову, и я дышал его пламенным светом.
Когда конвульсии прекратились, я попытался встать, но почувствовал, что земля ускользает у меня из-под ног. Держась за стены, я прошел в комнату, которая была пуста. Они сбежали! Мне хотелось пить, и я отхлебнул еще глоток виски. Потом я поднял с пола ружье и приложил холодный ствол к моему разгоряченному лбу. Потрясенный тем, что Алисия покидает меня, я заплакал и, выйдя на крыльцо, воскликнул: