- Мне сдается,- заметил кто-то, - что это душа покойного Хулиана Уртадо явилась в корраль и напугала стадо. Один из сторожей видел над частоколом белую фигуру с той стороны, где, как говорят, был зарыт Уртадо.
- Все возможно.
- Да, он как-то ночью явился к нам с фонариком в руке, там, где начинается степь; он шел, не касаясь ногами земли.
- А почему вы не спросили у него божьим именем, чего ему надобно?
- Потому что он погасил свет, а мы чуть с ума не спятили от страха!
- Бандиты! - проворчал Субьета. - Так, значит, это вы рылись под рожковым деревом? Жалко, я не влепил вам тогда пулю в спину. Несчастные бродяги!
Когда я вышел во двор, там толпилось много народу, но Барреры не было. Притворяясь ничего не знающим, я прошел в корраль, где несколько человек свежевали раздавленных быков.
- Не помогло даже то, - говорил один, - что я пустил коня во весь опор, обогнал стадо и запел, чтобы успокоить быков. Я ускакал очень далеко, и если б не мой конь, меня бы раздавили.
Несколько минут спустя, возвращаясь в дом Субьеты, я увидел, что возле канея Кларита продает собравшимся ром, разливая его из выдолбленной скорлупы кокосового ореха. Здесь было несколько неизвестных мне людей; из-под плащей у них кричали петухи. Хозяева петухов спорили, заключая пари, точили бойцам шпоры или, набрав в рот водки, опрыскивали им бока, приподняв крыло. Ярко оперенные птицы вызывающе поглядывали друг на друга и, злобно нахохлившись, скребли когтями землю. Субьета вошел под навес, взял уголь и начертил на полу неровный круг. Он сел на свое обычное место, прислонившись к столбу, глотнул из бутылки и предложил, с жестким смешком:
- Ставлю сто быков за красного против желтого. Кларита, высунувшись из-за группы людей, кивала мне головой, давая понять, что пари заключать не надо. Но я с высокомерной небрежностью выступил вперед.
- Я выбираю петуха и ставлю двести пятьдесят голов скота, которые выиграл у вас в кости!
Старик сделал вид, что не слышит.
Тогда кто-то крикнул, показывая сжатый кулак:
- Идет! Десять быков против золота, которое у меня в руке, или против того, что у меня зашито в поясе?
Субьета отказался. Вакеро упрямо настаивал:
- Смотрите, хозяин, - это "орлы" и "королевы", вы зароете их в банановой роще!
- Чепуху плетешь! Но, если золото чистой пробы, я обменяю тебе его на бумажки.
- Нет, так дело не пойдет.
- Дай-ка мне монету, я проверю, не фальшивая ли она.
Старик осмотрел монету со всех сторон жадными глазами, пощупал, звякнул ею и, попробовав на зуб, воскликнул;
- Идет! Ставлю против желтого!
- Но с условием, чтобы кривой Мауко ушел отсюда, иначе он может заговорить петуха.
- Как это я могу заговорить? - протестовал кривой.
Но Мауко заставили выйти из круга, и, как он ни ворчал, его заперли в кухне.
Владельцы петухов взяли их в руки, обсосали им когти и к всеобщему удовольствию натерли шпоры лимоном. Затем по команде судьи поставили птиц на арену.
Хозяин красного петуха, присев на корточки, закричал:
- Ура, петушишка! Глаз красный, клюв опасный, шпоры - шилья, крепкие крылья, грудь колесом, гребень торчком, дерись до смерти, пока не взяли черти!
Петухи гневно оглядывали друг друга, нахохлившись и клюя пол; яркое оперенье на их шеях играло всеми цветами радуги. Они одновременно взлетели, сверкнув в голубом полусвете, и набросились один на другого, старательно увертываясь от удара в голову шпорой или крылом. Под крики зрителей, повышавших ставки, они сшибались в воздухе, сцеплялись в клубок, яростно хрипели, и туда, куда впивался клюв, вонзались в бешеном порыве шпоры; летели перья; капала горячая кровь; звенели монеты, падая на арену; люди восторженно хлопали в ладоши, и желтый петух упал с пробитым черепом, вздрагивая под лапой красного, а тот выпрямился над телом умирающего противника, триумфальным кукареканьем возвестив победу.
В этот момент я услышал конский топот, оглянулся и побледнел: в ворота въезжало несколько всадников во главе с Фиделем.
Появление всадников взволновало не только меня, но и Субьету. Ковыляя им навстречу, он спросил:
- Куда держите путь, ребята?
- Не дальше, чем сюда, - ответил, спешиваясь, Франко.
И он порывисто обнял меня.
- Какие новости в моем ранчо? Что у тебя с рукой?
- Так, пустяки! Разве ты не из Мапориты?
- Мы прямо с Таме, но я еще вчера велел мулату Корреа заехать домой, вызвать тебя сюда и пригнать лошадей. Дон Рафаэль передает тебе привет. У него, слава богу, все в порядке. Где нам расседлать коней?
- Здесь, под навесом, - неохотно ответил Субьета. И он крикнул игрокам: Убирайтесь отсюда с вашим барахлом, мне нужно помещение.
Хозяева забрали своих петухов и в сопровождении зрителей, бренчавших на гитарах и мараках 1, [1 Марака - выдолбленная тыква, наполненная камешками.] направились к палаткам Барреры. Вакеро расседлали лошадей.
- Правда, что вчера взбесился скот?
- А ты откуда знаешь?
- Мы с утра встречали разбежавшихся далеко по степи быков. И подумали: либо взбесились, либо напали индейцы! Но когда мы проезжали мимо корралей...
- Да! Баррера упустил свое стадо. Не знаю, что он будет делать без лошадей...
- Мы взялись бы поймать столько голов, сколько ему угодно, если он заплатит,- ответил Франко.
- Я не позволю больше гонять скот по моим лугам. Я не виноват, что быки бесятся, - возразил Субьета.
- А я только хотел сказать, что мы с завтрашнего дня начинаем ловить купленных быков...
- Я не подписывал контракта и не помню никаких сделок!
И Субьета топнул ногой.
Когда старик опять забрался на гамак, пришел хозяин желтого петуха.
- Извините, что помешал вам...
- Выкладывай-ка сюда проигрыш.
- Я об этом и хотел поговорить: моего петуха свели с ума, его обкормили хиной; кривой Мауко еще вчера купил у Барреры порошков, а вы сами начинили ими кукурузные зерна. Сеньор Баррера велел мне играть против вас, несмотря ни на что; он хотел доказать, что и вы играете нечестно и не имеете права позорить его перед сеньором Ковой.
- Это вы после уладите, - вмешался Франко, дергая за рукав обозлившегося старикашку.-Для меня важно сейчас, чтобы вы сказали толком о нашей сделке. Вы ошибаетесь, если думаете, что со мной можно шутить!
- Ты хочешь убить меня, Франкито?
- Я приехал забрать проданный мне скот и для этого нанял вакеро. Я угоню его любой ценой, а если нет, - пусть черт заберет нас обоих!