Никого! Никого! Тишина, безлюдье...
У кого узнать, куда отправились каучеро? Что пользы продолжать подниматься вверх по реке, по ее сулящим опасности берегам? Не лучше ли отказаться от всего, лечь где-нибудь и предоставить лихорадке убить себя...
Этой ночью гнездившийся в моем сознании призрак самоубийства тянулся ко мне обеими руками, и я сидел в гамаке, упершись челюстью в ствол карабина. "Что станется с моим лицом? Вдруг со мной произойдет то же самое, что с Мильяном?" Одна эта мысль удерживала мою руку.
Темный демон медленно, но упорно овладевал моим сознанием. Я не был таким несколько недель тому назад. Теперь понятия добра и зла перемешались в моем мозгу, и мне пришла в голову мысль из жалости убить моих спутников. К чему бесполезные пытки, когда голодная смерть неизбежна, а пуля убивает наповал? Я хотел принести товарищам мгновенное освобождение и умереть сам. Засунув левую руку в карман, я принялся пересчитывать оставшиеся патроны, выбирая для себя самый острый. Кого убить первым? Франко лежал рядом со мной. Я протянул руку в дождливую тьму и ощупал его горячую голову.
- Чего тебе? - спросил Фидель. - Зачем ты взводишь курок?
- Лихорадка сводит меня с ума. Нащупав мой пульс, он сказал:
- Бедняга! Бедняга!.. У тебя больше сорока градусов. Накройся моим плащом и пропотей.
- Эта ночь никогда не кончится!
- Скоро взойдет утренняя звезда. Знаешь,- прибавил Фидель,- мулат может свихнуться! Слышишь, как он стонет? Он бредит Себастьяной и льяносами. Говорит, что печень у него затвердела, как камень.
- Это ты виноват. Ты не хотел оставить его дома. Тебе хотелось, чтобы он умер в пустыне.
- Я думаю, что мулат рвется домой, потому что враждует с Пипой.
- Я помирю их навсегда.
- Корреа боится Пипы, который грозится околдовать его; мулат затосковал, когда услышал пение какой-то птицы.
Вспоминая о напитке Себастьяны, я ответил с недоверием:
- Невежество! Суеверие!
- Вчера он достал гитару, хотел сменить разбитый колок и заплакал, когда прикоснулся к струнам.
- Скажи, у тебя в мешке не осталось крошек касабе? Встань, посмотри.
- Не к чему! Все кончилось! Как мне больно, что ты голоден!
- А ягоды этого дерева ядовиты?
- Вероятно. Индейцы ушли ловить рыбу. Подождем до утра.
Едва сдерживая слезы, я пробормотал, отводя ружье:
- Хорошо, хорошо! До утра...
Собаки затеребили полог, давая понять, что надо покидать отмель. Река поднималась.
Когда мы взобрались на каменистый мыс, над лесом еще горели звезды. Собаки лаяли с края скалы.
- Пипа, позови этих псов; они воют так, словно увидели дьявола.
И я протяжно свистнул.
Франко объяснил мне, что Пипы нет, он ушел с туземцами.
Мы заметили внизу что-то вроде света фонаря, казалось, бороздившего воду. Огонь то загорался, то потухал, а на рассвете совсем исчез.
Лесная Пташка и Степной Холм возвратились усталые, с такой вестью: "Рекой подниматься лодка. Товарищ следить берегом. Ехать беглый".
Пипа принес новые сведения: это была легкая курьяра с плетеной крышей из пальмовых листьев. Заметив в темноте индейцев, в лодке погасили свет и свернули в сторону. Пипа посоветовал нам подстеречь курьяру и обстрелять ее.
Часам к одиннадцати утра, бесшумно гребя, незнакомцы направили лодку краем заводи, чтобы преодолеть быстрину и миновать водоворот; лодка пристала к берегу, и один из гребцов потащил ее за цепь. Мы взяли его на мушку, а Франко бросился ему навстречу, высоко занеся мачете. Человек, сидевший у руля, вскочил с криком:
- Лейтенант! Лейтенант! Это я - Эли Меса! И, выпрыгнув на берег, он горячо обнял Фиделя. Потом, угостив нас варевом из грубо помолотого маниока, Меса спросил, подкладывая новую порцию:
- Почему вы так расспрашиваете меня о каучеро? Да, некий Баррера сманил партию людей и везет их в Бразилию, чтобы продать на Гуайниа. Меня он тоже завербовал два месяца назад, но я убил надсмотрщика и сбежал в том месте, где эта река впадает в Ориноко. Эти двое индейцев, сопровождающие меня, с реки Майпурес.
Ошеломленный, я тупо уставился на товарищей; голова кружилась сильнее, чем в самом ужасном приступе лихорадки. Мы молчали - не в силах справиться со своими мыслями; Меса беспокойно оглядывал нас, Франко прервал молчание:
- Скажи, Грисельда тоже в этой партии?
- Да, лейтенант.
- И девушка по имени Алисия? - спросил я сдавленным голосом.
- Тоже, тоже!..
Мы сели вокруг горевшего на песке костра, ища в дыму спасения от москитов. Было уже за полночь, когда Эли Меса закончил свой страшный рассказ. Я слушал, сидя на земле, уткнув голову в колени.
- Если бы вы видели проток Муко в день нашего отплытия, то подумали бы, что празднеству не будет конца. Баррера расточал ласки, улыбки, поздравления, довольный завербованной им партией каучеро. Гитары и мараки не знали устали. Фейерверка не удалось устроить - не было ракет, но зато мы стреляли из револьверов. Песни, выпивка, обильный обед. Потом, достав новые бутылки с водкой, Баррера произнес лживую речь, сдобренную посулами и лестью, и уговаривал нас сложить оружие в одну лодку - для того лишь, чтобы среди веселья не произошло несчастного случая. Мы все покорно повиновались.
Я был сильно пьян, но меня не покидала тревожная мысль о том, что в этих лесах нет никаких каучуковых разработок, и мне хотелось возвратиться на свое ранчо к покинутой мною молодой индианке. Однако даже Грисельда высмеивала мои страхи, и я прокричал вместе со всеми при отплытии: "Да здравствует деятель прогресса, сеньор Баррера! Ура нашему предпринимателю! Да здравствует экспедиция!"
Я уже рассказал вам, что произошло после нескольких часов путешествия, как только мы достигли Вичады. У надсмотрщиков Голубя и Оленя на берегу был лагерь с пятнадцатью вооруженными людьми, и, когда мы причалили, они учинили обыск, заявив, что мы якобы совершали налеты на венесуэльскую территорию. Баррера все это подстроил, а сам лицемерно говорил: "Дорогие друзья, милые соотечественники, не сопротивляйтесь. Дайте этим сеньорам обыскать лодки, пусть они убедятся, что мы - безобидные люди".
Люди Голубя и Оленя вошли в лодки и остались часовыми на корме и на носу. Зная, что мы безоружны, они под страхом смерти приказали нам не двигаться с места и застрелили пятерых ослушников.
Баррера сказал тогда, что уезжает вперед, в Сан-Фернандо дель-Атабапо заявить протест против незаконных действий и требовать от полковника Фунеса возмещения убытков. Он уплыл с Грисельдой и Алисией на лучшей лодке, полной оружия и провианта, уплыл, оставаясь глухим к нашим мольбам и проклятиям.