- Не убивайте меня, ради бога! Не убивайте меня!
Выслушав эту мольбу и поразившись сходством, которое накладывает на людей старость, я невольно вспомнил о старике отце и, стыдясь своего поступка, обнял пленника и поднял его с земли. Зачерпнув шляпой воду, я предложил ему напиться.
- Простите меня, - сказал я, - я забыл о вашем возрасте.
Между тем мои, товарищи, прятавшиеся в овраге, чтобы прийти мне на помощь в случае опасности, обыскали вышку, прежде чем я успел удержать их. Там никого не было. Они спустились оттуда с ружьем дозорного.
- Чье это ружье? - крикнул на старика Франко.
- Мое, сеньор, - ответил тот прерывающимся голосом.
- А что вы делали здесь с ружьем?
- Меня несколько дней назад оставили здесь, больного...
- Вы сторожите пороги? Станете отпираться - расстреляем.
Старик, обернувшись к Франко, упал на колени:
- Не убивайте меня ради бога! Пощадите!
- Куда ушли люди, которые были с вами здесь? - спросил я.
- Они ушли третьего дня на верховья Инириды.
- А что за трупы развешаны ими на прибрежных скалах?
- Трупы?
- Да, да! Мы заметили их сегодня утром: над ними кружили стервятники. Они висели на пальмах, голые, прикрепленные проволокой к стволам деревьев.
- В этих местах полковник Фунес ведет непрерывную войну с Кайенцем. С неделю назад дозорные увидели подымающуюся вверх по реке лодку. А так как у Кайенца есть свои гонцы, то он на следующий же день узнал об этом. Кайенец привел с Исаны двадцать пять человек и напал на лодку.
- Следы на песке оставили люди с этой лодки, - перебил старика Меса.- Дым от их костра видел Пипа.
- Скажите, что это были за люди?
- Агенты полковника. Они ехали из Сан-Фернандо грабить каучук и охотиться на индейцев. Все они погибли. Здесь уже такой обычай - вешать трупы для острастки.
- А где Кайенец?
- Он делает то, что собирались делать убитые.
Старик помолчал и прибавил:
- Где ваш отряд? Откуда вы пришли и почему вас никто не заметил?
- Часть пробирается лесом, остальные уже поднимаются по Папунагуа. Кайенец убил наших разведчиков, пока мы перебирались через пороги.
- Скажите своим людям, сеньор: если наткнутся на пустые бараки, пусть не едят там маниока. Этот маниок отравлен.
- А тот, что лежит здесь в корзинах?
- Тоже. Съедобный маниок мы прячем.
- Принесите его и попробуйте у нас на глазах. Когда старик поднялся на ноги, я увидел, что икры его покрыты язвами. Он заметил мой взгляд и униженно произнес:
- Откройте сами корзину. Я, наверно, вызываю у вас отвращение.
Мулат протянул ему чашку с маниоком, и старик начал жевать его, не скрывая слез.
Я сказал ласково, стараясь приободрить его:
- Не огорчайтесь, жизнь у всех тяжелая. Дайте нам поесть из ваших запасов. Вы - хороший человек! Вот увидите - мы будем друзьями!
Ночью молнии полыхали во тьме и сельва шумела глухими голосами. Пока ветер и дождь не загасили костра, я прислушивался к разговорам товарищей со стариком, но тяжелый сон, наконец, победил меня, и я потерял нить беседы. Старика звали Клемeнте Сильва, и, по его словам, он был родом из провинции Пасто. Шестнадцать лет бродил он в лесах, работая в качестве каучеро, и не скопил ни сентаво.
Когда я проснулся, старик словоохотливо объяснял заискивающим тоном:
- Я видел ваш передовой отряд. Трое переправились через реку вплавь. Я боялся, что Кайенец вернется, если узнает об этом, и промолчал. А теперь, когда я решил уйти...
- Послушайте, - прервал я его, приподнимаясь с гамака. - Скольких человек вы видели? Когда это было?
- Скажу - не совру: я видел троих пловцов два дня тому назад. Это было часов в семь утра. И еще я помню: одежду они привязали к голове. Каким-то чудом они не нарвались на Кайенца... В этом аду происходят такие вещи...
- Спокойной ночи. Я знаю, кто они... Хватит разговоров.
Я сказал это, чтобы помешать товарищам проговориться. Но я уже не мог заснуть и продолжал думать о Пипе и гуаибо. Я чувствовал, что нервничаю, опускаю руки перед окружавшими нас опасностями, но укрепился в решении не отступать назад, хотя бы мне и пришлось расстаться с этой беспокойной жизнью и погибнуть вместе со своими капризами и планами мести. Почему дон Клементе Сильва не уложил меня выстрелом, когда я бросился на него, надеясь быть убитым? Почему задержался Кайенец, несущий нам цепи и пытки? Пусть он повесит меня на дереве, пусть солнце сгноит мой труп и ветер качает его, как маятник!
- Где дон Клементе Сильва? - спросил я Рыжего Месу, когда рассвело.
- Умывается у канавки.
- Зачем вы оставили его одного? Он убежит...
- Нечего бояться: с ним Франко. Да и потом Сильва все утро жаловался на ногу.
- А ты что думаешь об этом старике?
- Он не знает, что мы его земляки. По-моему, надо во всем признаться ему и попросить помочь нам.
Когда я добрался до родника, то увидел, что Фидель промывает старику язвы. Это зрелище растрогало меня. Сильва, заслышав мои шаги, устыдился своего жалкого вида и поспешил опустить штанину до щиколотки. Смущенным голосом он ответил на мое приветствие.
- Откуда у вас эти струпья?
- Вы и не поверите, сеньор. Это укусы пиявок. Добывая каучук, мы живем в болотах; эти проклятые пиявки облепляют нас, и пока каучеро вытягивает кровь из дерева, пиявки сосут его собственную кровь. Сельва обороняется от своих палачей, и в конце концов побежденным оказывается человек.
- Значит, борьба идет не на жизнь, а на смерть?
- Да, сеньор! А ведь в сельве живут не одни пиявки. Не говоря уже о москитах и муравьях, там водятся двадцатичетырехножка и тамбоча, ядовитые, как скорпионы. Хуже того, сельва точно подменяет человека, она развивает в нем самые низменные инстинкты: жестокость разливается ядом в его душе, алчность палит сильнее лихорадки. Жажда золота поддерживает слабеющие силы, и запах каучука сводит с ума мечтой о миллионах. Пеон работает в поте лица, надеясь стать предпринимателем, выбраться в один прекрасный день в большой город, промотать там привезенный с собой каучук, насладиться любовью белых женщин и месяцами пьянствовать; его окрыляет сознание, что в лесах тысячи рабов отдают свою жизнь, доставляя ему все эти удовольствия, как он сам когда-то это делал ради своего бывшего хозяина. Но действительность подрубает крылья мечтам, а бери-бери - плохой друг. Многие погибают от горячки, обнимая истекающее соком дерево. Припав пересохшим ртом к его коре, чтобы не водой, а хотя бы жидким каучуком утолить лихорадочную жажду, они сгнивают там, как опавшие листья, обглоданные крысами и миллионами муравьев, единственными миллионами, которые достаются им после смерти.