Кто старое помянет, тому глаз вон!—сказала с обворожительной улыбкой государыня, протягивая руку для поцелуя Загорянскому.— Я надеюсь, граф Алексей Петрович, что вы не откажете вашей государыне в совете и содействии!
Я не имею права на графский титул, ваше величество! — рискнул поправить ошибку императрицы Загорянский.
Вы имеете право на этот титул, Алексей Петрович!— ответила она.
Через несколько дней новый граф сделался российским канцлером.
— Для организации борьбы с «Петром Федорычем» люди у меня уже подобраны,— сказала ему государыня,— но заведывание иностранными делами имеет особое значение в сие тревожное время. Вы будете канцлером, а в то же время будете и моим ближайшим советником по делу об этом дерзком бунтовщике.
Загорянский принялся за работу. По его указаниям государыня отправила на Волгу, предоставив чрезвычайные полномочия, генерала-аншефа Кобчикова— одного из своих прежних фаворитов, человека высоко образованного, обладавшего государственным умом. Из надежных провинциальных гарнизонов были вы-деле- ны части войск и произведено стягивание их к приволжским губерниям. В помощь Кобчикову отправлены знакомые государыне своей храбростью и опытом гвардейские офицеры. На дворянство и купечество произведен нажим: госудыря потребовала для борьбы с «Емелькой» людей и денежных средств. Многие опустившиеся, обленившиеся или просто неспособные губернаторы были смещены и заменены свежими людьми.
К несчастью, генерал-аншеф Кобчиков, едва принявшись за работу, сгорел от какого-то таинственного недута в несколько дней. Было отнюдь не лишенное оснований предположение, что какому-то подосланному Пугачевым эмиссару удалось подкупить слугу Кобчикова, и генерал был отравлен, едва успев осуществить первую, чисто подготовительную часть своей работы.
Смерть Кобчикова была тяжким ударом. Заменить его было некем, по крайней мере на первых порах, ибо не хватало людей и для доведения до конца блестяще начатой, но потребовавшей тяжких жертв войны с Турцией. А на Западе собирались тучи, и государыня ясно видела, что уже близок день, когда и там разразится давно готовившаяся гроза.
Об этом говорилось теплой и мглистой летней ночью в «венецианской столовой» дворца на берегу
Финского залива за ужином, на котором присутство- нало всего несколько близких к императрице лиц: любимец Екатерины Нарышкин, которого государыня жала «шпынем», недавно приехавший из Перми граф Строганов, владелец колоссальных пространств земли и ста тысяч душ крепостных, считавшийся тогда одним из самых богатых людей не только в России, но п в Европе, бывшая раньше близкой подругой императрицы, но и после охлаждения дружбы все же сохранившая свое влияние на государыню графиня Норонцова-Дашкова, тогда президент Академии наук. Присутствовал и новый канцлер, граф Алексей Петро- нич Загорянский, человек лет пятидесяти, уже начинавший тучнеть, с некрасивым, но умным лицом и юркими, черными, совсем молодыми глазами.
После ужина перешли в «китайскую гостиную»— большую комнату, стены которой были затянуты золо- | истым китайским шелком с неподражаемыми, шитыми шелками разных красок изображениями сказочных зверей, птиц и цветов.
Усаживаясь за ломберным столом, императрица нымолвила задумчиво:
Мои французские друзья бомбардируют меня иисьмами с советом объявить немедленно освобождение крестьян. По их мнению, это является единственным верным способом умиротворения страны...
Вздор! — сухо сказал граф Строганов.
Это разорит всех нас!—откликнулся капризным гоном Левушка Нарышкин.
Ежели бы только дело ограничилось разорением помещиков,— медленно и веско промолвил Загорянский,— это было бы еще полбеды. Но внезапная отмена крепостного права означает мгновенную ломку и развал всего строя. Сие было бы разрушением всего государства. Столь глубокие преобразования могут быть производимы только в мирное время, когда всему зданию власти не грозит ни малейшая опасность. Да и то требуется для сего большая подготовка.