Кучер сдержал разгоряченных вороных у паперти. Первым выскочил из таратайки Назарка и помог сойти «анпиратору».
Дрожащий словно в лихорадке отец Сергий встретил его пресветлое величество с крестом и евангелием на паперти. Выдавил из себя несколько слов, которые должны были означать приветствие. Бородач с оловянными глазами перекрестился двуперстным знамением, но поцеловал крест и евангелие. Тогда Назарка бесцеремонно повернул отца Сергия за плечи и- сказал ему:
Иди, батька, барабань обедню, что ль.
Место шмыгнувшего в храм священника заняли другие представители кургановцев. Черноглазый Jle- вонтий выступил с медным блюдом, на котором лежало сотни две медных монет, штук тридцать серебряных рублевиков и сверху несколько червонцев.
На твои, осударь, нужды! — сказал Левонтий, слащаво улыбаясь.— Как ты нам отец, так мы, значит,
I мои верные сыны отечества и твои верные слуги... То <•1 гь, до последней, значитца, капли крови.» И все
такое...
«Анпиратор» корявыми пальцами с неопрятными ноггями выгреб из блюда все золото и несколько рублевиков, а потом кинул Назарке:
Енарал. Приймай в нашу осудареву казну!
За Левонтием выступили садовник Карл Иваныч ( большим букетом цветов из барских оранжерей и
ратким приветствием и Тихон Бабушкин, бывший
п'дент. Последний, приняв театральную позу, про- ылвил напыщенным тоном:
Ваше императорское величество, великий госу- i;ipi>! Вонми, Белый царь, гласу твоих верных сынов. Кщс древние римляне говорили, что вокс попули — нокс деи, то есть глас народа — глас бога. Вот, моими v ими сей вокс попули и приветствует тебя, закон- III !й государь, на пути твоего шествия к бессмертной «•м.чие, в храме величия росской империи.»
Назарка зашипел на бывшего студента:
Чего болтаешь-то?
Немного смутившись, Бабушкин протянул тупо превшему на него «анпиратору» свернутый в тру- I ' псу и завязанный голубой ленточкой листок бумаги.
Энто что же? — осведомился «анпиратор».
Латинские вирши моего сочинения в честь вашего нресветлого величества, с переводом оных на 1>' тийский язык. Слагая сии вирши, пользовался я об- Р I щами, данными россиянам знаменитым пиитом Ми- лйлою Васильевичем Ломоносовым.
«Анпиратор» нерешительно взял листок, повертел г го в корявых лапах, боязливо заглядывая внутрь | рубочки.
Пиита, гришь». Энто что жа такое? Прошение от ичоства что ли ча? Так ефто надоть по принадлежности. Нашему, сказать бы, канчлеру».
Бабушкин откашлялся, но прежде, чем он успел иымолвить слово, Назарка бесцеремонно столкнул его
в сторону и, показывая на двери храма, сказал «анпи- ратору»:
С этим опосля. Пожалте во храм, ваше величество.
И добавил:
Сильвупля.
«Анпиратор», сопя, боком пролез в дверь. За ним прошел Назарка, за Назаркой несколько спешившихся вершников. Анемподиста, стоявшего на паперти с хлебом-
солью, оттерли в сторону.
* * *
«Анпиратор» стоял как раз против Царских Врат и время от времени нерешительно оглядывался по сторонам, забывая креститься и класть поклоны. В «ан- пираторах» он был всего несколько дней и потому еще не успел привыкнуть. Зачастую путался, не знал, как следует себя держать, или вдруг ни с того, ни с сего пугался и думал, что «здря все это затеяно, ну его к шуту!»
Тогда мотал большой, словно распухшей головой, как баран, и бормотал:
Ну и дела, можно сказать!
И думал, что хорошо-то хорошо, а то как бы себе и шею не свернуть. За такие дела не похвалят. Оченно просто!
Он вспоминал поучительный пример его хорошего знакомого, бывшего «фалетура» Моськи, то есть Моисея, с которым они вместе много лет прожили в тесной дружбе, когда были крепостными у небогатой помещицы Лядовой. Моська сначала «ходил в казачках», потом сделался «фалетуром». А он, нынешний «анпиратор Петр Федорыч», звался тогда не Петром, а Акимом и «ходил в кучерах».
Н-ну и дела, можно сказать!
Барыню Лядову, Марьсеменну, помещицу, «порешил» ударом дубины по темени повар Гришка, давно
гочивший на хозяйку зубы за рябую Нюшку, которую <>иа, Марьсеменна, отдала замуж за пастуха Егорку. С Моськой оборудовали дело-то. Ну, и началось это самое... Одно слово — заварилась каша. А что и к чему, | рудно понять. Уложивши госпожу, хуторок ее растащили, и собралась ватага, порешили все идти к гулявшему где-то поблизости и присылавшему «подметные письма» с обещанием воли, земли, бороды и прочего «Петру Федорычу». И пошли. А он, Аким, ходивший в кучерах, увязался за ними, рассчитывал, что ему, как хорошему кучеру, опять же умеющему при случае и лошадей подковать, удастся попасть к «Петру Федорычу» на его царскую конюшню.