Так что! Ты вон из кучерей да в анпираторы! — возражал горбатый.— А сам-то наш главный заводик — из острожных жителев...
Попал в струю. Может, в сам-деле до Москвы юберется. Ежели только Михельсонов ему печонки не отшибет. Здоров Михельсонов-то?
Это тот, который тебе спину батогами распи- *л? — с ехидцей спросил горбатый.
И вовсе не тот, и не батогами, а арапниками! — поправил его Аким добродушно.—Драли, можно ска-
;ггь, на совесть.. Да и у тебя, сыночек богоданный, • к ели спинку суконочкой потереть, кой-чего проявится. Драли, поди, и тебя не однова?
Раньше нас драли, теперь мы дерем,— злобно ■ 11 иетил горбатый.— Я так смотрю: хошь час да мой. Два века не жить. Попользуюсь, чем бог послал...
Ай не боишься? — подмигнул Аким.
А чего мне бояться? Двум смертям не бывать.
Так-то так, а я, паря, дюже побаиваюсь: первое дело, на сем свете может здорово влететь, а второе — и том, скажем, свете черту в лапы попадешь. Не миновать... Мне и сны все такие снятся. Попал, мол, я в теплое место, а там черти, а там черти. Да страшен- ш 1С. Да все с рогами.
Горбатый поежился, потом дерзко ответил:
А мне плевать! Может, ничего и нету!
Как так? — изумился Аким.
А оченно просто. Подох ты — лопух из тебя вырастет, только и всего.
Да душа-то у тебя есть?
Горбатый задумался, потом тряхнул уродливой головой.
Все говорят: душа и все такое прочее. А кто эту самую душу видал?
Бог-то имеется?
А я почем знаю? Может, имеется, а может и нет...
Одно скажу: ежели бы бог был, рази он позволил бы нам с тобой такие дела делать?
Нет, ты того не говори! — строго заметил Аким.— Как это так, чтобы бога да вдруг не было? Ежели домовой имеется, водяной, то как же без бога?
Горбатый усомнился в существовании не только бога, но и домовых, и водяных. Тогда Аким, пугливо озираясь по сторонам, шепотком выговорил:
Да я домового сам, своими глазами сколько разов видал!
Врешь, поди? — переспросил горбатый.
Побей бог, сколько разов видал! На нашем «Соколе» одного видал, серенький такой старичок, будто мышь, нос крючком, а глаза злющие...
Раздался отчетливый звук треснувшего сухого дерева. За старыми вылинявшими и покрытыми рыжими пятнами штофными обоями что-то зашуршало. Собеседники побледнели.
Свят, свят, свят,— пробормотал испуганно Аким,— да разразятся врази его... Яко дым..
Горбатый принужденно засмеялся. Потом спросил:
А что ты делать собираешься?
Ох, паря, сам не знаю! — сокрушенно признался Аким.—Боязно уж очень. Как задремаю, так мне виселицы мерещатся. Стоят, будто, рядышком, и сколько их — не перечтешь. А на каждой по человеку болтается. Я будто бы мимо иду, и так страшно, так-то страшно...
А, ну тебя!—рассердился горбатый.— Чего ж ты в анпираторы лезешь?
Да куда же мне было деваться? — оскорбленно ответил Аким.— Марьсеменну-то, госпожу Лядову, все одно, по темечку Моська с Гришкой тюкнули.. А мы как сироты. Одно слово, как неприкаянные сделались, ну, и полезли, как тараканы. Теперь и рад бы выскочить, да как?
А я так думаю. Набрать бы мне червончиков-ло-
банчиков да сигануть, скажем, к полякам, а то хошь п к туркам. С деньгами везде можно!
К туркам? К нехристям? Которые конину жрут?
Везде люди живут, а что касаемо конины, это они сами жрут, а других не принуждают. Он конину трескает, а ты, скажем, баранину. Кому что...
Далеко, страшно.
Горбатый маляр продолжал:
Сам-то, Емелька, бывалый человек. Он только
том и думает, как бы ему в Турцию проскочить.
Да ну?! — изумился Аким.— Чего ему там понадобилось, у турков-то?
Для безопасности. Думаешь, не боится? Ого! От верного человека знаю: страсть как задумывается. 11а других накидывается: вы, мол, сукины дети, меня и такое дело втравили. Беспременно быть мне на плахе!
А они что?
А они вот что: кто, мол, кого затягивал, про то трудно сказать. Друг дружку тянули. А теперь наша запарилась, не расхлебать. Ну, и нужно до | онца держаться тесненько. Авось, дело-то наше и выгорит!
- Трудно, чтобы выгорело. Михельсонов-то наших мот как расчесывает! А тут еще, говорят, сам Суворов- гиарал катит.
Аким'тревожно заскреб покрытую рубцами спину.
Пропадем, как пить дать, пропадем!
А ты не хнычь! Что такое? — вскинулся на него маляр.—Снявши голову, по волосью не тужат. Я, брат | ы мой, так думаю: все трын-трава нашему брату! По
райности хоть попользоваться чем». Вот я до девок лютый.
Все вы, горбачи, до девок люты!
Может, от горба! — согласился маляр.—А только мне без бабьятины тошнехонько.