Вот тебе за Грушку! Вот тебе! Вот тебе!
Толпа дерущихся надвинулась на них, покрыла и покатилась дальше. На месте, где только что были Никешка и горбач, остались словно две растоптанные ящерицы—одна побольше, другая поменьше.
Спасайся, кто может! Утекай! Утекай! — кричали сторонники погибшего «великого князя».
Иные, выскакивая из кучи дерущихся, где в самой середине топтался, как медведь, «анпиратор» Аким, бежали к воротам, к амбарам, прыгали через невысокую загородку в сад. За ними гнались, били их ножами, кистенями, дубинами, а то и просто подобранными тут же обломками разрушенных столов и скамей.
Безводновцы и кургановские одержали полную победу. Пришедшие в Кургановское с рыжим маляром араповские, разбитые наголову, спасались бегством, уже не помышляя о сопротивлении. На барском дворе, в саду, на огороде, по дороге на село валялись жестоко избитые, изуродованные в свирепой драке люди. Какой-то араповский сидел у забора, перхая, как овца, и из его искривленного судорогой рта выскакивали плевки алой крови, а покрытые холодным потом руки бессильно хватались за обильно политую его кровью землю. Время от времени он чуть слышно бормотал: ^
Смертушка... смертушка...
Порядком пострадавший в драке Аким, пошатываясь, забрался на крыльцо, постоял, мотая по-бараньи распухшей головой и вздыхая.
Здря все это! — вымолвил он.
А вечером на барском дворе опять стоял дым коромыслом: снова были выставлены столы и скамьи, наварена и напечена всякая снедь, поставлены корчаги с пивом и водкой. Горели костры и налитые бараньим салом плошки, визжала сопелка, гудела «коза» гнусавым голосом своей деревянной дудки, пиликала самодельная скрипчонка какого-то доморощенного музыканта из дворовых, бабы и девки вели хоровод, ребята играли в горелки. В саду, особенно в густом орешнике, шушукались случайные пары
Выспавшийся с Марфуткой «анпиратор» с трещавшей от выпитой водки головой восседал на большом
потерявшем обивку кресле на террасе, где недавно Левшин вычерчивал пальцем по пыльному столу карту местности, и с помощью Назарки решал дела государственной важности. Тут присутствовали выборные от крестьян села Курганского, а также приведенные с вышки Карл Иваныч, Анемподист, бывший староста Антон, отец Сергий с крестом и евангелием и Тихон Бабушкин. Обобранного до нитки краснорядца не было: ему накостыляли шею, чтобы зря не шатался, и выгнали из села.
Господов больше никаких не будете иметь до скончания века, покеда будет стоять моя держава!— медленно цедил слова «анпиратор».
Покорнейше благодарим! — кланялись выборные.
Значит, всякую там барщину, альбо, скажем, оброк — к шуту!
Покорнейше благодарим.
Некрутов с вас брать не буду. Будя! Кто хочет, тот путь и идет по доброй, то есть воле, и все такое, а принуждениев не будет.
Опять выборные благодарили.
Откупов тоже никаких. Одно слово — крышка! — продолжал Аким.— Кто хочет, скажем, солью торговать, торгуй. А кто хочет водку гнать, гони. Мне что? Оно и лутче..
Подумав, продолжал:
Податей тоже никаких. Крышка податям-то!
Покорнейше благодарим, твое царское величество.
Насчет старой веры — никаких стеснениев. Мне что?
А как насчет землицы? — осведомился один из выборных.
Жалую вас землей! — объявил Аким.— Мне что? У меня земли много. Прямо сказать, сам не знаю, куда и девать. Берите, владайте. Сколько кому надобно, столько каждый пущай и берет. Одно слово, сколько осилить может...
Ас лесом как?
Берите и лес. Рубите!
Тут робко вступил Карл Иваныч. Заговорил, что кургановский лес непростой. Триста десятин посаже- ны еще князем Никитой по личному приказанию императора Петра I да двести десятин молодняка насажено нынешним князем Иваном. То есть, конечно, не сам князь Иван сажал, а он, Карл Иваныч, как ученый-лесовод.