Сам Пугачев, бледный, с трясущимися руками и блуждающим взором, страдая от тяжкой головной боли из-за вчерашней попойки, сидел в почетном углу под иконами на лавке, покрытой дорогим персидским ковром. Несмотря на то, что никто не курил, в избе дышалось тялсело, и воздух казался насыщенным какой-то кислятиной. Окна и двери были плотно притворены, чтобы никто не мог подслушать разговор «анпиратора» с его ближайшими советниками. Перед дверью и под окнами маячили вооруженные до зубов
часовые.
Нет, ты говори напрямки: что думаешь таперя делать? — приставал Хлопуша к Пугачеву.
Да чего ты на меня пырскаешь? — сердито отвечал Пугачеа — Надо-ть сообразить, как и что. Нель- 1Я же, не спросясь броду, да лезть прямо в воду! Ты раньше посмотри в святцы, а тогда и бухай в колокол!
Да ты не отлынивай! Каки таки еще «святцы»?! Ты прямо говори: обещал Москву вверх тормашками поставить?
Ну, обещал! А дальше что?
Обещал Катьке шею свернуть? Обещал еще весной Казань единым махом взять?
Да чего ты ерепенишься?
Почему засел в Чернятине, как паук в норке аль суслик лысый, да ничего и не делаешь?
Время удобное выжидаю!
Струсил ты, вот что! Никакого там время удобного тебе не надобно. Прищемил тебе Михельсонов хвост, так ты и не оглядываешься!
А ты бы того... Полегше бы! Как смеешь в моем присутствии так выражаться? — огрызнулся Пугачев.—Я тебе кто? Разе я не твой анпиратор?
Хлопуша, неистово гундося, прошипел:
Ой, убил! Ой, зарезал! Анпиратор, скажи пожалуйста! Чего ты передо мной ломаешься, как писаный пряник? Кто тебя и в анпираторы-то произвел, как не ч, с Мотькой покойным, которого михельсоновы гусары чарубили?
Зацепа, раздувая ноздри и сердясь, вмешался:
Одначе, это все не порядок! Ты бы, Хлопуша, юго... в сам деле, поосторожнее!
А ты помалкивай! — прогундосил Хлопуша.— Я не с тобой разговариваю. Я тебя наскрозь вижу п понимаю. Залез в министры, а сам по сторонам глядишь, как бы стрекануть куда подальше. Думаешь, я того не знаю, что вы с анпиратором уж третьего гонца с цветными каменьями да с земчугом в Турцию переправили на всякий, мол, на случай? •
А хотя бы и переправили, твое какое дело?— возразил, покраснев, Зацепа.— У его царского величества и секретные дела бывают. Может, отправили мы гонцов к великому визирю, чтобы нам помочь от султана была!
Байки!—засмеялся Хлопуша.—Ты, миляга, иди, морочь голову кому другому. А для кого две корчаги с червонцами в Бутровском бору зарыл? Может, к сатане скрозь землю червончики отправил, чтоб он, дьявол, тоже помочь прислал?
Твои, что ль, червонцы были? — озлился Зацепа.
Твои, твои. Да зачем ты их зарывал?
А тебе-то что?
А то, что лататы вы задать собираетесь! Врете, не удерете! Не выпустим!
Пугачев застучал кулаком по столу.
Берегись, Хлопуша! — вымолвил он с угрозой.— Я, брат, не посмотрю на тебя. Ты меня знаешь!
Тебя-то? Как облупленного! — засмеялся Хлопуша.— Все рубцы на твоей спинке, царское твое величество, и те знаю.
Голобородько, перешептывавшийся в это время со своими «пафнутьевцами», счел свои долгом вмешаться.
А кричать не полагается! — сказал он.— Первое дело, глотку порвать можно, а второе, криком печи не нагреешь. От крику-то только воздух портится, а вы бы, цари, да министры, да енаралы, да адмиралы, лучше бы толком говорили. Дело наше серьезное. Тут криком ничего не поделаешь.
На некоторое время в избе воцарился относительный покой. Потом Зацепа заговорил, подбирая слова:
Оно, конечно, насчет, скажем, Казани.. Ну, мол, надо-ть взять Казань, а потом того — шарахнуть и на Москву»
Так было сговорено! — вставил Хлопуша.