Рассеянно вслушиваясь в ход допроса, Пугачев все вспоминал о полоняночке.
«Беленькая! — думал он, — Тельце-то холеное, сладенькое... Одно не ладно: визжит она больно... Ты ее по-доброму, по-хорошему, за грудку щипнешь, а она вся трепыхается, будто ты ее ножом ткнул»...
Он улыбнулся пьяной и похотливой улыбкой, вспомнив другую такую «полоняночку», с которой провел прошлую ночь
«Ничего себе была девчоночка. Гладкая. Спина пухлая, коса до пояса... Попищала, попищала сначала, а потом ничего... Только и молила, чтоб не убивал».
Зачем убивать? Успеется...
Утром он подарил полоняночку одному из своих ближайших соратников, шестидесятилетнему, но еще крепкому старику, кряжистому Анфиму Гундосову, потерявшему свой нос то ли от руки палача, то ли от «хранцузской» болезни.
— Жалую тебя, князь Трубецкой, за твои перед моим величеством важные заслуги... Бери, бери: пятки тебе будет чесать. А то киргизу какому, либо персюку продать можешь...
И Анфим увел из «ставки» помертвевшую от страха «полоняночку». Легонько подталкивал ее сзади, а она трусливо сгибалась и шла, шатаясь, как пьяная.
— Так ты как говоришь, пан? В антилерийском деле, гришь, понимаешь? — прозвучал голос «графа Путятина».
Средних лет смуглый усатый человек, старательно выговаривая русские слова, сказал:
— Артиллерийскому и инженерному делу я, пан, обучался в военном училище в городе Турине, в Италии. Аттестацию имел, на латинском языке, за печатями, равно как и аттестацию о моем, пан, служении в войсках его королевского величества, наихристианнейшего короля Франции Людовика, Пятнадцатым именуемого.
— Та-ак. Значит, и на разных языках обучен? По-немецкому маракуешь?
— Говорю... Но по-французски — лучше. Кроме того, морское дело изучал. Будучи в Америке два года сим делом занимался...
— Город такой, что ли? Большой?
— Континент целый. Новый Свет называется...
— Ну, ладно. Ну его к ляду, не касаемо... Насчет морского дела тоже, поди, без надобности. Нам по морям плавать не приходится... А вот насчет антилерийского дела, это надо обмозговать... А как ты в Казань попал?
— За участие в конфедерации. Был незаконным образом арестован и выслан, несмотря на протестацию...
— Из конфедератов, Значит?
— Конфедерат.
— Слышь, ты, величество? — обратился Зацепа к осовевшему Пугачеву. — Еще один конфедерат!
Пугачев зевнул и перекрестил по привычке рот.
— Полячишка...
— Пушкарное дело, грит, дюже понимает… Опять же, энто-то самое, как его... анжинерное, мол, искусство...
— Бахвалится, поди? — усомнился Пугачев. — У них, у полячишек, гонору много. Набивал, скажем, капитану трубку да девок приводил на ночь, ну и сам себя сейчас в капитаны производит...
Поляк, скрипнув зубами, вмешался:
— Я от казанского коменданта аттестацию имею... В аттестации сказано: Чеслав Курч, бывший капитан польских королевских войск...
— Написать все можно, — протянул, потягиваясь, Пугачев. — Но, промежду прочим, чего тебе от нашего величества понадобилось? По каким таким делам?
— Хочу быть полезным... вашему царскому величеству! — выдавил из себя, Курч.
— Пользы-то с вашего брата, как с шелудивого козла, ни шерсти, ни молока...
— Ежели ваше царское величество решит идти на Казань, то могу оказать большую помощь.
— Каку таку? — вяло вымолвил Пугачев.
— Живучи возле кремлевской стены, имел я случай подземный ход под стену...
— Ну?
— И заложил я там пороховую мину. Истративши разновременно до пятидесяти рублей серебром, устроил я, говорю, большую пороховую мину.
— А толку-то что? Рази весь кремль на воздух взорвать собираешься?
— Весь не весь, конечно, но за взрыв значительной части стены беру на себя полное ручательство. Образуется пролом. Доблестные войска твоего царского величества, вовремя подведенные к надлежащему месту, смогут легко проникнуть в кремль...
— Коли не врешь, так правда... Да из-за чего вы, поляки, хлопочете. Ай моя Катька вам в печонку так въелась?
Пан Чеслав опять скрипнул зубами.
Пугачев услышал этот звук и засмеялся во все горло.
— Допекла-таки вас супружница моя? Хо-хо-хо!
— Как честный человек, положа руку на сердце, скажу, против Московского царства мы, поляки, сердца не имеем…
— Болтай, болтай!..
— Но любя свою родину и видя ее унижение и страшные бедствия, стремимся к обеспечению ее вольностей!
— Промотали вы, паны-горлопаны, свое королевство! — смеясь, сказал Пугачев. — Пробенкетували... Народ вы какой-то больно уж драчливый... Бывал я у вас, в Польше...