Размышляя об этом, Анемподист проехал несколько верст. Как человек благоразумный и осторожный, он из усадьбы направился не на село, а по дороге на Безводное. Потом с большака свернул в поля, объехал село и выбрался опять на большак, уходивший на северо-запад. К рассвету Анемподист рассчитывал отхватить, по меньшей мере, верст пятнадцать, а то и все двадцать, потом дать лошадям передохнуть и опять пуститься в путь. Если не встретится препятствий, дней через пять он доберется до Казани. А там видно будет...
— Стой! Кто идет? — раздался зычный оклик. Словно из-под земли вынырнувшие темные фигуры окружили бричку, загородили дорогу, схватили под уздцы коренника.
— Давай огня, ребята. Надоть посмотреть, кого пымали...
Кто-то принес маленький фонарь с огарком сальной свечки.
— Га-га-га! — раздался злорадный смех. — Еще один лещ жирный попался. Анемподисту свет Василичу, княжескому слуге верному, холопу примерному, почет и уваженьице...
Дюжие руки выволокли готового потерять сознание Анемподиста из брички на дорогу, обшарили его, извлекли из-за пазухи мешочек с червонцами.
— Лещ-то с икрой, ребята. Га-га-га...
— Братцы! — молил задержавших его мужиков Анемподист. — Что вы делаете?!
— Государево дело делаем! — отозвался какой-то паренек. — Супротив царских ослушников стоим!
— На ярмарку, Анемподист Васильич, изволили собраться? — задал ехидный вопрос другой мужичонка.
— Бра-атцы!
— Червончики-то ваши собственные али господские за пазушкой изволили прятать?
— Как перед истинным... Последнее достояние... Потом и кровью за сорок лет работы... Братцы...
— Не визжи, сука господская!
Кто-то крепко ткнул старика по загривку.
— Братцы. Берите все, только душу на покаяние отпустите! — молил Анемподист.
Пожилой бородатый мужик с горевшими зловещим огнем черными глазами отозвался глухо:
— Ай за душегубов нас считаешь, Немподиска? Так мы вовсе не душегубы. Мы государевы слуги, тольки и всего...
— Да за что же вы меня схватили? — несколько приободрился Анемподист, узнав в бородатом мужике деревенского богача Левонтия Краснова.
— Приказ такой от его царского величества пришел, чтобы до прихода христолюбивого воинства из села не выпущать.
— А что же со мной теперь будет, братцы?
— А ничего особенного. Ну, представим тебя его царскому величеству, осударю анпиратору. Как он решит... Да ты не трясись так. Ну, выдерет он тебя батагами, как ты нашего брата драл. Будь ты из дворянов, ну, конечно, твое дело было бы — одно слово — крышка... А то ты кровей-то холопских... Ну, а с денежками тебе, знамо, придется расстаться. Не крестьянским трудом нажил, а угождением господам. С угнетенного народушки...
Анемподист был отведен в соседнюю липовую рощицу. Там он оказался в компании хорошо знакомых ему лиц: в руках выставленной сторонниками Пугачева заставы были бежавший прошлой ночью отец Сергий, какой-то проезжий краснорядец, рыжий купчик в сапогах бутылками и с немецким картузом на голове, все твердивший «Ну и дела! Ну и дела! Прямо-таки светопреставление!», и кургановский приживальщик из прогоревших помещиков.
Едва рассвело, застава отправила пойманных в село, и там они были посажены связанными в «холодную», но часа два спустя гурьба мужиков пришла и выволокла их из заключения. Тот же Левонтий, по-видимому, бывший за старшего, отдал им приказание.
— Ты, поп, отправляйся-ка в церкву. Сичас его анпираторское величество прибудет, так надо, первое дело, встретить его честь честью, как по правилу положено, то есть, чтобы с крестом и евангелием. И чтобы красный звон был. Ну, да это уж Дорофеича дело. А ты, Немподиска, должон от всего нашего обчества хлеб-соль поднести. А Карлушке я уже приказал: пукет цветов нарезет... А ты, прихвостень, сиди с холодной, пока что...
Час спустя в Кургановское прискакало несколько вершников из молодых крестьянских парней того же села: они стояли заставой по той дороги, по которой должен был проехать «анпиратор».
— Едет! Едет! — орали они, сваливаясь с неоседланных коней. У них были красные, потные лица и выпученные глаза.
— Валяй во все колокола! — крикнул Левонтий уже заранее забравшемуся на колокольню с Кирюшкой причетнику.
— Дык он еще далеко! — заспорил Дорофеич.
— А ты не рассуждай. Твое дело — жарь во все и больше никаких!
Дорофеич, почему-то давясь от смеха, принялся раскачивать язык большого колокола, а Кирюшка задергал веревки малых колокольцев. Колокольца залились трелью. Загудел надтреснутым голосом и большой колокол.