Юрочки Лихачева в столовой не было: он отправился побродить по саду. Недочитанная им книга в сафьяновом переплете валялась на продавленном диване.
По приказанию Левшина Анемподист прислал в столовую казачка Петьку, который притащил большой корявый поднос с деревенскими закусками и графином, отливающим зеленью водки. Только повинуясь приказанию Левшина, приглашенные решились устроиться вокруг стола, выпить и закусить, но делали это с видимой робостью, подталкивая друг друга. Испуганно смотрели на ротмистра. Оставив на столе поднос, казачок ушел. Левшин собственноручно запер за ним дверь и обратился к приглашенным с требованием сказать откровенно, что они думают о положении дела и что полагают предпринять на случай осложнений.
Те беспомощно переглядывались. Потом студент, тряхнув головой, вымолвил басом:
— Я полагаю, что...
Поперхнулся, мучительно покраснел и, опустив глаза, докончил почему-то шепотом:
— Как честный человек... Так что при этих обстоятельствах, напоминающих дни гражданской распри Древнего Рима...
И смолк.
— Ну что же? — нетерпеливо сказал Левшин — Только ваш Древний Рим вы бы оставили, государь мой!
Студент сконфуженно улыбнулся и толкнул угловатым локтем сидевшего рядом с ним отца Сергия:
— Говори ты!
Священник развел беспомощно руками.
— А что же я могу сказать при сих обстоятельствах? — пропел он жидким тенорком. — Смущен дух мой, и преисполнена скорби душа. К тому же, я посылал в губернию цидулку, испрашивая у его преосвященства наказа и пастырского наставления, но, к моему вящему прискорбию, до сего дня ответа не удостоился.
— А ты что скажешь? — обратился ротмистр к причетнику.
Тот напыжился, несколько раз раскрыл рот, как вытащенная рыбаком на берег рыба, выдавил из себя какие-то странные звуки, походившие на бульканье или шипение самовара, и спрятался за спиною студента.
— Благородный господин офицер, может быть, дозволит мне иметь честь сказать несколько слов? — четко выговаривая вычурно построенную фразу, сказал Штейнер.
— Прошу!
— Я полагаю, что правительству ее императорского величества, всемилостивейшей государыни Екатерины Алексеевны, надлежало бы немедленно прислать в сии провинции побольше зольдат... Но только настоящих, хороших зольдат. Без хороших зольдат, которые будут во всем послюшные против своих официрен...
— Правительство об этом уже позаботилось. Из действующей армии уже вызваны некоторые части. Но армия далеко...
— Здесь был голос... То есть, некоторые молодые помещики говорили, что сюда придет сам генерал Суворов.
— Возможно. Очень даже вероятно. Как только представится малейшая возможность, Суворов примчится сюда.
— Тогда все будет в полный порядок! — облегченно вздыхая, заявил немец. — Иначе все будет приходить в полный беспорядок. Этот глупый мужик Иван совсем сходил с ума из-за своего сумасшедшего Емельян... Если бы такой пьяный разбойник осмелил показать свой нос у нас в Германии...
— Да, все это хорошо! Но я хотел бы знать, что делается тут?
— Их сиятельство князь изволили уехать в Казань! — выдавил из себя тенорком священник. — Мы же без их сиятельства — как овцы без пастыря. Истинно, как овцы без пастыря... Что мы можем?
— Позвольте, батюшка! Да разве вы не понимаете, что речь идет и о ваших головах?
Причетник, прятавшийся за спиною студента, забулькал и зашипел.
— Я полагаю... Я пришел к тому убеждению, что сие касается исключительно дворянства! — выпалил студент. — Оно — причина, так, значит, оно должно и подумать...
Левшин нахмурился.
— Вы говорите, государь мой...
Этот долговязый узкогрудый парень ему не понравился с первого взгляда. Все, начиная с темного лица и кончая голосом, возбуждало в Левшине чувство, близкое к злобе.
— Я говорю, что крестьян надо освободить и наделить землею. А кроме тоге, плачевное положение духовенства...
— Вы думаете о том, что говорите? — понизив голос, осведомился ротмистр.
— Тиша! — робко предостерег студента поп.
— Вы, господин ротмистр, спрашиваете нас, что мы думаем. Ну, вот, по чести и совести... То есть, как образованный человек… Хотя мне и пришлось уйти по недостатку средств и слабости здоровья из храма науки…
Левшин нетерпеливо махнул рукой.
— Да поймите же, государь мой, ежели вы, в самом деле, образованный человек, что столь огромной важности государственные вопросы не могут решаться так скоропалительно. Ежели даже предположить, что реформа сия потребна и возможна, то ведь она означает ломку всего существующего строя. А у нас на шее затянувшаяся война с Турцией!