Приятели получили паспорта, позволявшие им беспрепятственно добраться до нового места жительства. К счастью для историков, паспорт Пугачева сохранился:
«По указу ея величества, государыни императрицы Екатерины Алексеевны, самодержицы Всероссийской и прочая и прочая и прочая.
Объявитель сего, вышедшей ис Польши и явившейся собою при Добрянском фарпосте веры разкольнической Емельян Иванов сын Пугачев, по желанию ево для житья определен в Казанскую губернию, в Синбирскую правинцию, к реке Иргизу, которому по тракту чинить свободной пропуск, обид, налог и притеснения не чинить, и давать квартиры по указам. А по прибытии ему явитца с сим пашпортом в Казанской губернии в Синбирской правинциальной канцелярии, також следуючи и в протчих правинциальных и городовых канцеляриях являтца; празно ж оному нигде не жить и никому не держать, кроме законной ево нужды.
Оной же Пугачев при Добрянском фарпосте указанной карантин выдержал, в котором находился здоров и от опасной болезни, по свидетельству лекарскому, явился несумнителен.
А приметами оной: волосы на голове темнорусые, ус и борода черныя с сединою, от золотухи на левом виску шрам, от золотухи ж ниже правой и левой сиски две ямки, росту дву аршин четырех вершков с половиною, от роду сорок лет (на самом деле тридцать. — Е. Т.). При оном, кроме обыкновенного одеяния и обуви, никаких вещей не имеетца.
Во верность чего дан сей от главнаго Добрянского фарпост-наго правления за подписанием руки и с приложением печати моей в благополучном месте 1772 году
августа 12 дня.
Майор Мельников.
Пограничный лекарь Андрей Томашевской.
При исправлении письменных дел каптенармус Никифор Баранов»[118].
Однако прежде чем покинуть Добрянку, Пугачев и Логачев навестили купца Петра Кожевникова — тот «нашивал в карантин милостыню». Потому и сейчас путники рассчитывали получить от него припасы на дорогу. Кожевников «дал им целой хлеб» и поинтересовался, куда они держат путь, а узнав, что на Иргиз, попросил:
— Кланяйтесь отцу Филарету, меня на Иргисе все знают[119]. Впоследствии, будучи привлечен по делу Пугачева, Кожевников наверняка не раз пожалел об этой мимолетной встрече, тем более что самозванец и ему отвел немаловажную роль в своем предприятии.
По дороге к новому месту жительства Пугачев решил посетить своих старых знакомых. Сперва они с Логачевым намеревались зайти в Черниговку к Кавериным. Как вспоминал на следствии Логачев, его спутник, подходя к Черниговке, вдруг обратился к нему с предложением:
— Как мы придем в эту слободу, то ты потакай по мне. Я скажу, што я — человек богатой и у меня много оставлено денег и тавару на границе.
Логачев согласился. И когда в каверинском доме Емельян рассказывал, что он побывал в Царьграде и Египте, что на границе ждет его множество товаров, Алексей поддакивал товарищу[120]. (Как мы увидим далее, это вранье помогло Пугачеву поживиться за счет некоторых доверчивых людей.)
Гости предъявили Алексею Каверину свои паспорта, и тому «пашпорты показались», то есть понравились. Он велел своему знакомому по имени Василий, находившемуся у него в доме, написать «такой же пашпорт» на его имя. Пугачев же попросил этого человека сделать подобные документы для Коровки и его родственников, которые и отдал старику при встрече. По всей видимости, ему вспомнились разговоры с Осипом Ивановичем, который был не прочь вместе с ним уйти в Бендеры, чтобы начать там другую, вольготную жизнь. На следующее утро, оставив Логачева в каверинском доме, Пугачев и Алексей Каверин поехали в Кабанью слободу. Коровка попенял Пугачеву за длительное отсутствие, а потом спросил, где его сын. Пугачев, памятуя о том, что и в первый приезд к Коровке, и в доме Кавериных он рассказывал о своих несметных богатствах, видимо, решил и далее врать в том же духе — заверил Осипа Ивановича, что оставил Антона в Ветке: «наняв ему лавку, посадил торговать серебром»[121].
Зашел у них разговор и о староверческих поселениях на Иргизе, куда направлялся Емельян. Пугачев предложил: если «на Иргизе жить худо будет, то можно оттуда уехать на Кубань, куда ушли некрасовцы». Подобные же разговоры, по его собственному признанию, он вел и в доме Каверина; по сообщению Логачева, он заговаривал об этом и по дороге на Иргиз[122]. Некрасовцы — это донские казаки (по всей видимости, преимущественно старообрядцы) во главе с атаманом Игнатом Некрасовым, которые в 1708 году во время подавления Булавинского восстания ушли на Кубань под защиту крымского хана и турецкого султана. Причем, по всей видимости, под «бусурманским» владычеством некрасовцы жили неплохо[123]. Слухи об этом, скорее всего, доходили и до Пугачева, раз он завел разговор об уходе на Кубань. Заметим, что эти речи впоследствии сыграют весьма важную роль в судьбе Пугачева и не только его.
119
См.: Там же. С. 224–225; РГАДА. Ф. 6. Д. 512. Ч. 1. Л. 371, 371 об., 373 об., 430, 430 об.; Ч. 2. Л. 431 об.
121
См.: Емельян Пугачев на следствии. С. 225; РГАДА. Ф. 6. Д. 512. Ч. 1. Л. 339 об., 340; Ч. 2. Л. 432; Ч. 3. Л. 60 об.-62.
122
См.: Емельян Пугачев на следствии. С. 225; РГАДА. Ф. 6. Д. 512. Ч. 1.Л. 340; Ч. 2. Л. 432 об.
123
См.: