Тринадцатого января 1772 года после торжественного молебна казаки с образами двинулись к войсковой канцелярии, чтобы «всем миром», вместе с женщинами и детьми, просить Траубенберга и личного уполномоченного Екатерины гвардии капитана Дурново о смещении атамана и старшин. Кроме того, казаки желали, чтобы и сам генерал со своей командой покинул Яицкий городок. Разумеется, никто не собирался выполнять казачьи требования. Траубенберг приказал открыть по толпе огонь из всех пушек и ружей. Было убито более ста человек. Однако казаки напали на команду Траубенберга и разгромили ее. Разгром вооруженной команды едва ли был бы возможен, если бы, как уверял Кирпичников, лишь малая часть казаков была с ружьями, а остальные — лишь с «дрекольем», причем вооруженные казаки шли боковыми улицами и переулками. Скорее всего, ближе к истине были противники «несогласных», утверждавшие, что те хорошо подготовились к такому ходу событий: были «все с ружьями и саблями», «рассыпались все по разным улицам и ярам» или расположились «по огородам», чтобы выступить на помощь толпе в случае надобности.
Жертвами повстанцев стали несколько десятков человек, в их числе и сам генерал Траубенберг (он был «саблями заколот» и брошен на мусорную кучу), атаман Тамбовцев и несколько видных старшин. Посланцу Екатерины II капитану Дурново повезло больше — он был только ранен. После расправы казаки вновь послали делегацию в Петербург в надежде на царскую милость. Однако челобитчики были арестованы, а на Яик послан не милостивый указ, а корпус во главе с генерал-майором Ф. Ю. Фрейманом. 3–4 июня 1772 года на реке Ембулатовке, недалеко от Яицкого городка, Фрейман разбил повстанческое войско, а 6 июня занял и саму столицу яицкого казачества. Власти приняли ряд новых мер по ограничению казацкого своевольства: по указам императрицы временно упразднялся казачий круг, вместо войсковой канцелярии, или избы, была создана «Управляющая войском Яицким комендантская канцелярия» во главе с армейским подполковником Симоновым. Кроме того, в Яицком городке вводилась должность полицмейстера. Сначала ее занимал двоюродный брат убитого восставшими атамана Тамбовцева, а затем — ненавистный «непослушным» старшина Мартемьян Бородин. Для поддержания порядка в Яицком городке власти организовали «пятисотную команду», состоявшую главным образом из представителей старшинской партии. Ко всему вышесказанному следует добавить, что в августе 1772 года начала работу следственная комиссия во главе с полковником Нероновым, которая немедленно приступила к поискам участников восстания и арестам. Комиссия просила Петербург строго наказать бунтовщиков. К тому же вернувшиеся в Яицкий городок старшины и прочие «согласные» казаки потребовали у «несогласных» вернуть их добро, похищенное во время бунта[140].
В такое-то время Пугачев направляется в Яицкий городок. Об истинной цели своего путешествия он сообщил сопровождавшему его Сытникову:
— Што, Семен Филипович, я тебе поведаю! Вить я в Яик-та еду не за рыбою, а заделом. Я намерен яицких казаков увести на Кубань. Видишь ты сам, какое ныне гонение. И хочю я об этом с ними поговорить: согласятся ли они итти со мною на Кубань.
— Как им не согласитца? — отвечал ему спутник. — У них ныне великое идет раззорение, и все с Яику бегут. Так, как им о этом скажешь, то они с радостию побегут с тобою, да и мы не отстанем, а пойдем все за вами.
Тогда Пугачев рассказал Семену, что «у него на границе оставлено до двух сот тысяч рублев товару, ис которых он то бежавшее Яицкое войско и коштовать будет».
— И как они за границу пройдут, то встретит их турецкой паша, и ежели понадобитца войску денег на проход, то он, паша, даст еще до пяти миллионов рублей.
— Да што же? За што ж ты этакое жалованье давать станешь? Бога ради, што ли? — изумился Сытников.
Пугачев объяснил, что намеревается стать войсковым атаманом. Сытников эту идею одобрил и заверил, что казаки его «атаманом сделают» и пойдут с ним «с радостию». Емельян, в свою очередь, пообещал, что не забудет Семена Филипповича — став атаманом, сделает его старшиной[141].
Разговоры об уходе на Кубань Пугачев вел и на Таловом умете (постоялом дворе), верстах в шестидесяти от Яицко-го городка, куда они с Сытниковым заехали переночевать. Сначала Емельян беседовал об этом с держателем умета Степаном Оболяевым по прозвищу Еремина Курица (на одном допросе Оболяев сказал, что получил прозвище, «потому что он сам всегда оное слово употребляет и в шутку и вместо бранного слова», а на другом — что так его прозвали за смирный характер[142]), а затем с яицкими казаками братьями Григорием и Ефремом Закладновыми. Казаки благосклонно отнеслись к его планам, тем более что «несогласные» и раньше, сразу после подавления бунта, собирались бежать в персидские земли, в Астрабад или в легендарную Золотую Мечеть на берегах Каспийского моря, где будто бы издавна селились вольные казаки. О том же Пугачев толковал с участником недавнего бунта Денисом Пьяновым, в доме которого в Яицком городке он с Сытниковым остановился[143]. Однако на сей раз разговор не ограничился обсуждением казацкого ухода на Кубань и гипотетической помощи турок в этом предприятии.
141
См.: Емельян Пугачев на следствии. С. 108, 146, 147, 228, 229; РГАДА. Ф. 6. Д. 512. Ч. 1. Л. 450 об, — 451 об.
143
Пугачевщина. Т. 2. С. 116, 128; Емельян Пугачев на следствии. С. 63, 64, 108, 110, 147, 226, 229, 230, 240, 254; РГАДА. Ф. 6. Д. 512. Ч. 1. Л. 229, 229 об., 453, 453 об.