Разумеется, для успешного исполнения предприятия, задуманного Пугачевым, было недостаточно его собственных достоинств, а также особенностей его психики и характера. Он не мог обойтись без людей, которые ему поверили бы. А поскольку такие люди нашлись, то необходимо понять, почему подобная вера была возможна, понять особенности тогдашней социальной психологии. Отличительной ее чертой была вера в различные чудеса, колдовство и другие самые невероятные с точки зрения современного человека вещи. Так, в народе ходили устойчивые слухи, что цари или царевичи, умершие как естественной, так и насильственной смертью в относительно раннем возрасте, на самом деле живы; что их и впрямь хотели извести «злодеи» (обычно бояре), однако с помощью верных людей им чудесным образом удавалось спастись. Считалось, что избежавший смерти «царь» или «царевич» после долгих странствий объявится среди своих «подданных», которых призовет поквитаться с его, а значит, и с народными, обидчиками. Замечательный отечественный фольклорист Кирилл Васильевич Чистов называл подобные представления легендой о «возвращающихся царях или царевичах-избавителях». Вера в чудесное спасение монарших особ являлась в России XVII–XVIII веков питательной средой для самозванства, которое, по словам В. О. Ключевского, «стало хронической болезнью государства»[168].
В свою очередь, массовость монархического самозванства лишний раз показывает, каким огромным авторитетом в народном сознании в то время обладала царская власть. Царь был народным заступником, воплощением справедливости и добра. И если бы не «злодеи-бояре», постоянно искажавшие государеву волю и скрывавшие от него правду, то в стране царили бы мир и порядок. Иногда, правда, в качестве виновников народных бедствий выступали не «бояре», а правящие монархи. Речь прежде всего идет об отношении народа к Петру I. Однако анализ антипетровских выпадов показывает, что в большинстве случаев простолюдины критиковали не законного государя, а узурпатора, захватившего престол, Антихриста или «подменного» немчина. Таким образом, предполагалось, что если бы на престоле сидел настоящий, законный государь, то он никогда не допустил бы подобных безобразий. А значит, вопреки распространенному мнению, антипетровские выпады не разрушали авторитета самой царской власти, а, напротив, подчеркивали его. Кроме того, не следует преувеличивать и само недовольство Петром Великим, ибо многие простолюдины, как и прежде, продолжали винить в своих невзгодах не царя-реформатора, а его окружение или местных чиновников[169].
Едва ли также можно согласиться с мнением, что женщины, сидевшие после Петра на русском троне, нанесли серьезный удар по престижу царской власти[170]. Конечно, историки выявили немало выпадов в адрес русских цариц. Тем не менее недовольные «бабьим» правлением, насколько нам известно, никогда не предлагали сменить монархию на какой-нибудь иной тип власти, а свои надежды продолжали возлагать на наследников по мужской линии или всё тех же царей или царевичей-избавителей. Кроме того, как и в случае с Петром, не следует думать, что народ поголовно был недоволен пребыванием женщин на престоле. Так, например, отдельные группы простолюдинов возлагали большие надежды на Екатерину II. Особенно это проявилось накануне и во время восстания на Яике в 1772 году[171]. Более того, как будет показано ниже, даже отношение пугачевцев к императрице не было таким однозначно негативным, каким обычно представляется в научной литературе.
Но если самозванство в целом можно объяснить верой в чудеса и высоким авторитетом царской власти, то чем объяснить особую популярность в народе Петра III, о которой свидетельствует наличие десятков самозванцев, выдававших себя за него?[172] Традиционно историки связывают эту популярность с некоторыми политическими решениями, принятыми в царствование Петра Федоровича (например, с переводом монастырских и церковных крестьян в разряд экономических, запрещением приобретать крестьян для работы на купеческих мануфактурах, более терпимым отношением к старообрядцам) и вызвавшими у простолюдинов определенные иллюзии. Однако с этой точкой зрения был категорически не согласен К. В. Чистов, полагавший, что образы царей-избавителей «исполнены обычно негативного содержания; они противопоставляются правящим царям, источникам социального зла, как некое, понимаемое в самых неопределенных сочетаниях, социальное добро». Поэтому, считал исследователь, гораздо важнее в биографии Петра III то, что он был в 19 лет официально назначен наследником престола, «воцарения которого с нетерпением ожидали, на которого возлагали годами таившиеся надежды, приобретавшие реальные формы в зависимости от социально-политической ситуации в стране, и, наконец, особенно то, что он царствовал коротко и не успел (так же как не успел, например, Лжедмитрий I) дискредитировать себя в глазах народа». Кроме того, по мнению историка, в популярности Петра III в народе «известную роль сыграло и то, что он был после длительного перерыва единственным наследником-мужчиной, единственным царевичем в условиях, когда социальная несправедливость и беспорядок в государстве объяснялись помимо всего прочего и тем, что у власти стоят женщины-царицы»[173]. (Справедливости ради нужно сказать, что и в традиционной точке зрения отводилось место противостоянию «злой» Екатерины и «доброго» Петра Федоровича[174].)
168
См.:
169
См.:
170
См., например:
171
См.:
172
См.:
173
См.: