— Ямщик! Что возьмешь довесть до острога? — закричал Дружинин сыну.
— Пять копеек, — пошутил Филимон.
Когда они уселись в кибитку и затолкали туда пьяного солдата, то решили закрыться рогожей, чтобы Рыбаков не понял, куда они едут. Однако когда от города отъехали уже «верст с восемь», Рыбаков, видимо, несколько протрезвевший на воздухе, спросил Пугачева:
— Што, брат, долго едим?
— Видишь, кривою дорогою везут, — смеясь, ответил Емельян.
Проехав еще с полверсты, беглецы остановили кибитку у Арского поля и высадили конвоира. В тот момент, по словам Пугачева и Парфена Дружинина, Рыбаков «весьма оробел и стал, как изумленной»[194].
Так об этом побеге рассказывали на следствии Пугачев (осенью 1774 года) и Парфен и Филимон Дружинины (в марте 1775-го). Еще одного участника предприятия, Григория Мищенкова, поймать не удалось. А что же другие действующие лица этих событий? Солдат Денис Рыбаков и священник Иван Ефимов на допросах в июне 1773 года называли разное количество спиртного, потребленного каждым участником попойки в поповском доме, но были согласны, что все выпили понемногу, а потому не были пьяны (разве могли признать иное священник и солдат, находившийся «при исполнении»?). Упустивший беглецов конвоир утверждал, что, выйдя из дома священника, те, «ухватя его, Рыбакова, за голову, зажав ему рот, чтоб кричать ему было неможно», бросили его в кибитку. Когда же они приехали на Арское поле, то Мищенков столкнул его с телеги, «ударил… в грудь и притом отбил (то есть отнял. — Е. Т.) казенную шпагу да шляпу». В конечном счете Рыбаков добрался до тюремного двора, где и объявил о случившемся прапорщику Александру Зыкову[195].
По всей видимости, Рыбаков, уверяя дознавателей, что в тот день был трезвым, говорил неправду. По крайней мере, есть серьезные основания полагать, что именно его «бесчувственно пьяного» вечером 29 мая видели в селе Царицыне под Казанью тамошний управитель и его подчиненные. Впрочем, это не означает, что Рыбаков обязательно лгал и насчет побоев, нанесенных ему беглецами. 15 сентября 1774 года первый следователь по делу самозванца Савва Иванович Маврин в рапорте П. С. Потемкину сообщил содержание предварительного словесного допроса Пугачева, в том числе его показания по поводу вышеописанного эпизода: «…сели в кибитку Емелька, Дружинин с сыном и два солдата, из коих одному, несогласному к побегу, зажали рот, чтобы не кричал, и поскакали на Арское поле, где несогласного к побегу солдата, остановись, били насмерть и, оставя онаго на месте, поскакали далее». Однако впоследствии и Пугачев, и Дружинины уверяли следователей, что Рыбакова никто не бил (как выразился самозванец, «никто из них не тронули ни волосом»). Так или иначе, но этот побег стал роковым событием — по крайней мере в судьбе Рыбакова. Будучи взят под арест, он через некоторое время заболел и 3 августа 1773 года умер в госпитале[196].
Еще один фигурант этого дела священник Иван Ефимов, за то, что поил колодников и солдат вином, по приказанию казанского архиепископа Вениамина был заключен в монастырь, где содержался в кандалах на хлебе и воде. По приговору Сената от 31 мая 1775 года Ефимов был признан непричастным к побегу и освобожден из заключения[197].
Читатель, возможно, полагает, что, узнав о побеге Пугачева и его товарищей, власти немедленно приняли меры для их поимки. В действительности подобные шаги были сделаны с большим опозданием. 30 мая, на следующий день после побега, караульный офицер Зыков донес о случившемся своему начальнику капитану Васильеву, но тот подал рапорт в губернскую канцелярию лишь 1 июня. Рапорт поступил в канцелярию 3 июня, и только тогда казанский губернатор Брандт приказал искать «утеклецов» в Алате (на родине Дружинина) и в Малыковской волости на Иргизе. Необходимо было сообщить о бегстве Пугачева и в Петербург, поскольку 1 июня в Казань пришло письмо Вяземского с приговором Пугачеву, который теперь невозможно было исполнить. Однако по каким-то причинам Брандт написал об этом генерал-прокурору лишь 21 июня, причем не послал письмо с нарочным, а сдал на почту, где оно пролежало шесть дней, прежде чем наконец-то было отправлено. В Петербург это послание пришло только 8 августа. 14 августа Военная коллегия предписала начальству Войска Донского и оренбургскому губернатору Ивану Андреевичу Рейнсдорпу найти Пугачева и «за особливым конвоем» вернуть в Казань. Рейнсдорп должен был выяснить, «не шатается ли» беглец в пределах Оренбургской губернии, «а особливо Яицкого войска в жилищах». Петербургское руководство не ошиблось в предположении, что «Емельку» следует искать на Яике (именно неподалеку от столицы Яицкого войска он в то время и находился). Однако, когда 18 сентября 1773 года Рейнсдорп сообщал в Военную коллегию, что меры он принял, но беглецов пока отыскать не удалось, Пугачев уже возглавил восстание и всенародно объявил себя «амператором»[198].
194
См.: Емельян Пугачев на следствии. С. 67, 68, 114,155, 156; РГАДА. Ф. 6. Д. 414. Л. 37, 109, 273 об.-276, 285–287.
195
См.: РГАДА. Ф. 6. Д. 414. Л. 13 об. —15, 28 об., 29, 34 об., 44, 44 об., 103 об. — 105, 107, 107 об., 141 об.-142 об., 143 об., 144, 215 об.-216 об.
196
См.: Следствие и суд над Е. И. Пугачевым // ВИ. 1966. № 3. С. 131; Емельян Пугачев на следствии. С. 68, 156; РГАДА. Ф. 6. Д. 414. Л. 30 об., 31,32, 32 об., 62, 80, 276, 287.