— Што, Степан Максимыч, давеча ты парился со мною в бане, приметил ли ты на мне царския знаки?
— Какия знаки, почему мне их знать? Я не только не видывал, да и не слыхивал, что такия за царския знаки.
— Эдакая ты простая курица! Уж царских знаков не слыхивал! Ведь каждой царь на себе имеет телесныя знаки. Я вам, когда яицкия казаки сюда приедут, покажу их.
Степан, «усумнясь в его словах», спросил, глядя Пугачеву в глаза:
— Што это, Петр Иваныч, к чему ты это говоришь? Каким быть на тебе царским знакам?
— Эдакой ты безумной, — говорил с усмешкой Емельян, — уж того-то не догадаешься, к чему я это говорю. Вить я не купец и не казак, так как тебе сказался, а государь ваш Петр Федорович.
Оболяев с сомнением и в то же время со страхом проговорил:
— Да как же это? Я слышал, что государь Петр Федорович помер.
— Врешь! Петр Федорович жив, а не умер! Ты смотри на меня так, как на него. Я был за морем и приехал в Россию прошедшего года и, услыша, что яицкия казаки приведены все в разоренье, так нарочно для них сюда на выручку приехал и хочу, есть ли Бог допустит, опять вступить на царство.
Оболяев «по простоте своей» поверил Пугачеву и стал оказывать ему должное почтение. Однако самозванец «до времени» запретил ему делать это «на людях», а также приказал никому о нем не говорить, кроме яицких казаков «войсковой», то есть мятежной, стороны. Похожим образом суть этого разговора передавал и сам Пугачев[206].
Необходимо пояснить, о каких «царских знаках» говорил Пугачев Ереминой Курице. Дело в том, что многие в народе полагали, будто настоящий царь должен иметь на теле специальные отметины: царский герб, кресты, месяц, звезды и т. п. Наличие этих знаков, по народным представлениям, свидетельствовало «о божественном предназначении подлинного царя». Иногда самозванцы специально наносили подобные знаки на тело, например выжигали их. Но зачастую за «царские знаки» выдавались и принимались отметины, данные самой природой: родимое пятно, очертаниями напоминавшее двуглавого орла, «грудь, обросшая волосами крестом», и т. п.[207]Что же касается Пугачева, то он, как мы увидим, за «царские знаки» выдавал болячки «под титьками» и «на левом виске пятно». Болячки остались после того, как «гнили у него грудь и ноги», а пятно на виске — от «золотухи».
Новоявленный «царь», как мы помним, желал, чтобы о нем стало известно мятежным яицким казакам. Вскорости ему представился шанс поговорить с одним из них. На умет по делам приехал Григорий Закладное. Разумеется, Пугачев поведал ему, что он никакой не купец, а государь. Сообщив это, «амператор» отправил Григория в Яицкий городок — передать, чтобы казаки «войсковой стороны» прислали к нему «двух нарочитых людей». «Я уже их избавлю от раззарения старшины, — обещал самозванец, — и проведу их на Кубань. А если оне да замешкаются и добра себе не захотят, то я ждать долго не буду, только меня и видели». Кроме того, «Петр Федорович» строго повелел Григорию не рассказывать о том, что он узнал на умете, не только «посторонним», но и собственной жене. Закладное, судя по всему, был шокирован услышанным — по его собственному признанию, «испужался и онемел и не знал, что делать». Несколько опомнившись, Григорий сел на лошадь и «поехал в Яик», где передал нескольким казакам, что «на умете у Ереминой Курицы проявился государь, Петр Федорович»[208].
Через несколько дней по решению казаков (число их пока было невелико) на умет отправился их посланец Денис Караваев, чтобы собственными глазами посмотреть на «царя» и поговорить с ним. Для компании он захватил с собой приятеля, Сергея Кунишникова. Подъехав к умету и увидев Еремину Курицу, Караваев тихо спросил: правду ли, мол, говорят, что у него живет государь Петр Федорович? Уметчик заверил его, что это истинная правда, но с царем сейчас повидаться нельзя, поскольку около умета много посторонних людей. Казаки переночевали на умете, а наутро Степан повел их в «плетневый сарай», где тогда и пребывал «Петр Федорович». Разумеется, Оболяев предварительно уведомил «императора» о желании казаков повидать его, и тот дал добро на аудиенцию, приказав предварительно «спросить у тех казаков, бывали ли они в Петербурге и знают ли, как должно к государю подходить». Если же «не бывали и не знают», то их следовало проинструктировать: надобно встать перед «Петром Федоровичем» на колени и поцеловать его руку. К счастью для самозванца, Караваев и Кунишников в столице никогда не бывали и императора не видели (в противном случае «царская» карьера Пугачева могла бы на этой встрече и закончиться), а потому, войдя в сарай, по наущению Ереминой Курицы бухнулись самозванцу в ноги и поцеловали ему руку. «Государь» стал их выспрашивать, с чем приехали.
206
См.: Емельян Пугачев на следствии. С. 71, 159; РГАДА. Ф. 6. Д. 506. Л. 42 об.-43 об.; Д. 512. Ч. 1. Л. 230, 230 об.
207
См.:
208
РГАДА. Ф. 6. Д. 506. Л. 44 об.-46, 67–69 об.; Д. 512. Ч. 1. Л. 230 об., 231, 237–238, 240 об. См. также: Емельян Пугачев на следствии. С. 71, 72, 159.