Поскольку первые сподвижники Пугачева сыграли большую роль в самозванческом предприятии, будет нелишне сказать о них чуть подробнее. Разумеется, все четверо были представителями «непослушного» казачества и участниками прошедшего бунта.
Самому старшему из них, Денису Константиновичу Караваеву, на тот момент было 49 лет. Караваев наверняка вошел бы в ближайшее окружение самозванца во время самого восстания, если бы не был арестован 8 сентября 1773 года по доносу казачьего старшины П. Митрясова, которому стало известно об их знакомстве. На допросе в Яицком городке «под битьем плетьми» Караваев сознался лишь в первой встрече с Пугачевым, но ничего не сказал о второй встрече и о местонахождении самозванца. Затем было следствие в Оренбурге и Москве. Суд постановил высечь Караваева кнутом, заклеймить, вырвать ноздри и сослать на каторгу. Каторжные работы он отбывал в Балтийском Порте (до 1762 года город назывался Рогервик, ныне — Палдиски в Эстонии), где и умер не ранее 1776 года.
Максиму Григорьевичу Шигаеву в описываемый момент шел сорок восьмой год. В конце января 1772-го он возглавлял делегацию мятежных казаков, доставившую в Петербург челобитную Екатерине II. Посланцев выслушали на заседании Военной коллегии, а затем заключили в Петропавловскую крепость. В июне того же года, после подавления восстания, Шигаева с товарищами отправили в Оренбург, где они содержались в тамошней тюрьме вместе с активными участниками Яицкого бунта. Однако 10 июля 1773 года Шигаев был помилован за то, что во время бунта защитил нескольких офицеров и казачьих старшин. Во время пугачевщины он вошел в ближайшее окружение самозванца, в частности стал одним из судей созданной «Петром Федоровичем» «Военной коллегии».
Ивану Никифоровичу Зарубину-Чике в то время было 37 лет. Во время пугачевщины он стал одним из ближайших сподвижников самозваного «царя», по повелению которого именовался графом Чернышевым.
Что же касается самого молодого из первых сообщников «Петра Федоровича», 27-летнего Тимофея Григорьевича Мясникова, то он хотя и участвовал в мятеже 1772 года, тем не менее «остался без наказания», ибо «был он не из главных бунтовщиков». Во время пугачевщины Мясников командовал самозванческой гвардией[214].
В то время как Пугачев жил на хуторе у братьев Кожевниковых, казаки, удостоенные «царской» аудиенции, рассказывали в Яицком городке о «проявившемся государе» «и подговаривали к себе людей в шайку»[215]. Действительно ли самозванцу удалось убедить Караваева и его товарищей, что перед ними настоящий царь, — или же они согласились служить ему по каким-то иным соображениям? В научной литературе неоднократно высказывалось мнение, что ближайшие сподвижники Пугачева из яицких казаков прекрасно понимали, что никакой он не царь, а донской казак, но шли за ним, чтобы восстановить свои попранные права и вольности[216]. Подобное соображение находит подтверждение в источниках. Так, например, на допросе 8 мая 1774 года в Оренбургской секретной комиссии секретарь пугачевской «Военной коллегии» Максим Горшков передал слова Тимофея Мясникова о причине поддержки самозванца казаками «непослушной стороны»: «…мы по многих советываниях и разговорах приметили в нем проворство и способность, вздумали взять его под свое защищение и его зделать над собою властелином и восстановителем своих притесненных и почти упадших обрядов и обычаев… И так для сих то самых причин вздумали мы назвать его, Пугачева, покойным государем Петром Федоровичем, дабы он нам восстановил все обряды, какие до сего были…»[217]
Если о мыслях Мясникова по поводу происхождения «государя» мы знаем с чужих слов, то о неверии в «царя» Шигаева и Зарубина нам известно из их собственных показаний: первый говорил об этом на допросе в Оренбурге 8 мая 1774 года, второй — на допросе в Казани в сентябре того же года. Зарубин признавался, что он «о самозванце по подлому его состоянию усумнился, чтоб он подлинной был государь». Кроме того, Чика разговаривал о происхождении самозванца с Денисом Караваевым. По словам Зарубина, тот заявил: «…ето де не государь, а донской козак», — впрочем, добавив к этому: «Нам де всё ровно, лишь быть в добре». Чика согласился с таким подходом, однако решил выведать у самого Пугачева, кто же он на самом деле:
214
См.: Оренбургская пушкинская энциклопедия: Путешествие-1833. Реалии «Истории Пугачева». Прототипы «Капитанской дочки». Исследователи и интерпретаторы / Сост. Р. В. Овчинников, Л. Н. Большаков. Оренбург, 1997. С. 148–150, 180, 181, 261, 492,493; Показания командира пугачевской гвардии. С. 97.
215
См., например: Показания командира пугачевской гвардии. С. 99; Емельян Пугачев на следствии. С. 75, 76; РГАДА. Ф. 6. Д. 506. Л. 81, 126–128 об., 164 об., 165, 166, 166 об., 180–181, 188, 227 об., 239 об., 240, 241 об.-242; Д. 512. Ч. 1. Л. 242 об., 251, 251 об., 253, 256.
216
См., например: