Источники, на которых основана эта книга, можно разделить на три большие группы:
источники, отражающие точку зрения противников восстания (манифесты и указы Екатерины II, переписка императрицы с чиновниками и военачальниками, принимавшими участие в подавлении бунта, рапорты военачальников, мемуары современников и пр.);
документы, вышедшие из-под пера самих повстанцев (манифесты и указы самозваного царя, переписка повстанческих командиров и пр.);
судебно-следственные материалы (допросы бунтовщиков, в том числе показания самого Емельяна Пугачева).
Особняком стоят воспоминания пугачевского полковника Дементия Верхоланцева, записанные в XIX веке.
Источники, порождённые пугачевщиной, печатались еще до революции[16], однако большая их часть (главным образом показания восставших и повстанческие документы) была издана в советское время, в чем особая заслуга Р. В. Овчинникова (кстати, именно он вместе с А. С. Светенко уже в постсоветское время опубликовал все протоколы допросов Емельяна Пугачева)[17]. Перу Овчинникова также принадлежат источниковедческие работы, в которых проанализированы манифесты и указы самозваного царя, а также судебно-следственные материалы по делу Пугачева и его сподвижников[18].
Помимо опубликованных источников, в нашей книге используются и неопубликованные документы, хранящиеся в Российском государственном архиве древних актов и Российском государственном военно-историческом архиве.
Поскольку зачастую наши знания о Пугачеве, да и о восстании в целом, основываются на свидетельствах людей, враждебно настроенных к повстанцам, или на показаниях самих пугачевцев, полученных под психологическим давлением, а то и при помощи истязаний, закономерен вопрос, стоит ли доверять такого рода источникам. К тому же следователи добавляли в протоколы показаний повстанцев разные уничижительные слова и выражения, и получалось, будто пугачевцы называли свое войско «воровскими толпами», «злодейской сволочью» и т. п.[19] Эти источники нужно, а главное, можно проверять.
Несомненно, особого доверия заслуживает та информация, которую можно получить в результате сопоставления не связанных друг с другом источников. Однако это, к сожалению, не всегда возможно, а потому приходится прибегать к иным приемам. В свое время выдающийся отечественный историк Н. Н. Покровский заметил, что сведения наиболее достоверны, когда источник сообщает их «вопреки своей основной тенденции»[20]. Например, противник бунтовщиков свидетельствует о положительных моментах деятельности повстанцев или, напротив, молчит о бесчинствах, о которых обязательно упомянул бы, имей они место.
Зачастую на допросах повстанцы, несмотря на давление со стороны дознавателей, высказывали свою точку зрения, а не ту, которую от них хотели услышать. Так, например, пугачевский любимец Иван Почиталин показывал, что «грабительства безвинных людей он (Пугачев. — Е. Т.) не любил». Иногда залогом того, что перед нами взгляды самих повстанцев, может служить своеобразие их мышления и речи, запечатленное в протоколах показаний, характерное для простолюдинов и нисколько не походившее на манеру следователей, принадлежавших к образованному меньшинству. Ярким примером такого рода может служить не подтвержденное никакими документальными свидетельствами предание яицких казаков, будто бы их предки получили грамоту от царя Михаила Федоровича, даровавшую казакам различные права и привилегии. Понятно, что следователи к возникновению этого предания не могли быть причастны[21].
Протоколы показаний нередко передают живую, разговорную речь самого Пугачева и его сподвижников. Вот, например, командир пугачевской гвардии Тимофей Мясников на одном из допросов рассказывал, что И. Зарубин-Чика при встрече с другим казаком, Д. Лысовым, воскликнул: «Ну-ка, рожа, насилу тебя принесло!» Далее Мясников пояснил: «Чика Лысова рожею назвал из братской любви, а не потому, чтоб гадок был лицом, ибо оной собою весьма молодоват был и средних лет…» В данном случае понятно, что не дознаватели выдумали «рожу», ведь Мясниковское объяснение могло последовать после их недоуменного вопроса[22].
Вообще показания Пугачева и других подследственных содержат так много живой речи и так часто передают разговоры людей, что я позволил себе превратить их в диалоги, которые свойственны скорее художественным, а не научным текстам. Осмелюсь сказать, что научная составляющая книги от этого ничего не потеряла, поскольку при таком преображении из текста допроса, как правило, изымались лишь слова, не имеющие отношения к сути разговора, и никогда не добавлялись лишние слова, как это часто бывает в популярной литературе.
16
См., например: Материалы для истории Пугачевского бунта. Бумаги Кара и Бибикова / Публ. Я. К. Грота // Записки Императорской академии наук. Т. 1. СПб., 1862. Приложение 4; Материалы для истории Пугачевского бунта. Бумаги, относящиеся к последнему периоду мятежа и к поимке Пугачева / Публ. Я. К. Грота // Там же. Т. 25. СПб., 1875. Приложение 4; Письма государыни императрицы Екатерины II к князю М. Н. Волконскому// Семнадцатый век: Исторический сборник, издаваемый П. Бартеневым: В 4 т. Т. 1. М., 1868; Бумаги графа П. И. Панина о Пугачевском бунте // Сборник Императорского Русского исторического общества (далее — Сборник РИО). Т. 6. СПб., 1871; Бумаги императрицы Екатерины II //Там же. Т. 13. СПб., 1874. Некоторые источники, опубликованные до революции, переиздавались позже. См., например, приложения к «Истории Пугачева»:
17
См., например: Пугачевщина: Сборник документов: В 3 т. / Подг. С. А. Голубцовым. М.; Л., 1926–1931; Следствие и суд над Е. И. Пугачевым // ВИ. 1966. № 3–5, 7, 9; Документы ставки Е. И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений. 1773–1774 гг. / Отв. ред. Р. В. Овчинников. М., 1975; Емельян Пугачев на следствии.
18
См.:
20
См.: