Губернатор и его окружение, не проверив эту информацию, совершили большую ошибку, ведь никаких «знаков» на лице самозванца не было. Впоследствии, вспоминая об этой «публикации», Пугачев свидетельствовал: «…сие не только в толпе моей разврату не причинило, но еще и уверение вселило… что я — подлинно государь»[274]. Подтверждением пугачевских слов могут служить отдельные документы повстанцев, например письмо Тимофея Подурова от 4 ноября 1773 года в Оренбург казачьему старшине Мартемьяну Бородину: «Вы называете его донским казаком Емельяном Пугачевым, и якобы у него ноздри рваные и клейменой. А по усмотрению моему, что у него тех признаков не имеется. И с чево бы, братец, в то вступили, и не можно ль вам просить прощения, и може он, человек милостивой, в той вас вине простить может?»[275]
Обернулась против властей и отправка в пугачевский стан Афанасия Соколова (Хлопуши) — крепостного крестьянина вотчины тверского архиерея Митрофана сельца Машкович, отбывавшего в Оренбурге пожизненную каторгу. Свою преступную карьеру он начал в юности, когда работал извозчиком в Москве и попался на воровстве. По наущению своих подельников, некоего сержанта и капрала, Хлопуша назвался в полиции «беглым Черниговского полку солдатом», а потому был отослан в военный суд, по решению которого «гонен он шпицрутен через тысячу человек шесть раз». По всей видимости, товарищи посоветовали Хлопуше назваться солдатом не для того, чтобы он был подвергнут такому жестокому наказанию, а для того, чтобы потом он попал в военную команду, из которой было легче сбежать. Соколов был отправлен в команду майора Есипова, откуда уже через месяц совершил побег. Причем, если верить показаниям Хлопуши, побег инициировали и организовали его бывшие подельники: пришли к нему и отвели «на базар, где купя дали ему русскую рубашку, серой кафтан, пару лошадей и велели бежать в дом, что он и исполнил». Впрочем, возможно, всё перечисленное досталось Соколову в результате грабежа. Так или иначе, Хлопуша вернулся домой, где прожил года четыре, после чего был обвинен (по его словам, ложно) в краже лошади у какого-то крестьянина.
В Тверскую провинциальную канцелярию, где разбиралось дело Хлопуши, поступило доношение из домовой конторы преосвященного Митрофана, в котором говорилось, что «он, Хлопуша, человек худаго состояния и всегда находится в пьянстве, почему его в жительство обыватели (то есть односельчане. — Е. Т.) и принять уже не желают». Хлопуша был высечен кнутом и сослан в Оренбургскую губернию. Поначалу он вел здесь вполне добропорядочную жизнь: на протяжении многих лет «работывал в вотчине» коллежского советника Тимашева, затем на Ашкадарском руднике медеплавильного завода А. И. Шувалова; женился, родил сына. Однако всё вернулось на круги своя: грабеж, а затем арест и наказание кнутом, но теперь «с вырыванием уже ноздрей и поставлением на лице знаков», ссылка в Тобольск «в каторжную работу», бегство, поимка неподалеку от Оренбурга, битье кнутом, отправка «в Омскую крепость», опять бегство и опять поимка неподалеку от Оренбурга… В итоге Хлопушу привезли в Оренбург, где «в четвертый раз били кнутом и оставили уже здесь в городовой работе вечьно»[276].
И вот этого-то человека в начале октября 1773 года Рейнсдорп по совету Тимашева и своего помощника Мясоедова отправил к самозванцу с увещеваниями. Причем одно из них, если верить показаниям Хлопуши, предназначалось самому Пугачеву. Целью этой поездки было переманить бунтовщиков на сторону правительства, а при возможности схватить самого Пугачева «и свесть» его в Оренбург.
Хлопуша отправился из города ночью. По дороге ему встретился знакомый кузнец, которого он спросил:
— Где стоит Пугачев?
— Он стоит на старице реки Сакмары, — отвечал кузнец, — на самом берегу, а чтоб тебе приметно было, то увидишь тут повешенных трех человек.
Хлопуша, благополучно добравшись до лагеря мятежников, сразу подошел к самозванцу, стоявшему вместе с Максимом Шигаевым, и поклонился.
276
Цит. по: Допрос пугачевского атамана А. Хлопуши // Красный архив. 1935. № 68. С. 163, 164. См. также: Крестьянская война в России в 1773–1775 гг. Т. 2. С. 117.