При этом, правда, возникает вопрос: какая, так сказать, профессиональная необходимость заставляла стряпух «ночевывать» в одном «покое» с Пугачевым? Судьба Харловой наводит на мысль, что девки оставались в «царских» апартаментах не только для того, чтобы приготовить еду проголодавшемуся посреди ночи «государю». Дореволюционные историки, в том числе и А. С. Пушкин, и вовсе утверждали, что пугачевский лагерь представлял из себя «вертеп» «распутства» и «разврата»[336]. Попытаемся разобраться, насколько обоснованы такие утверждения.
О разврате и пьянстве
На допросе в Яицком городке самозванец, рассказывая об освобождении в июле 1774 года своей первой жены Софьи из казанского острога, добавил: «Было у меня и еще женщин около десятка, однакож — не жены, а только адевали и готовили для меня есть, и делали всякия прислуги». Сама первая жена самозванца на допросе в том же Яицком городке в сентябре 1774 года также рассказывала, что несколько «девок» и «женщин», захваченных восставшими, прислуживали ее мужу. Поскольку у «царской» палатки «полы были подняты», Софье удалось подсмотреть, что там происходило. Когда Пугачев вошел в палатку, «то две подскочили к нему, приняли у него шапку, сняли с него саблю и раздели. А он, раздевшись, лег на перины. И покуда он лежал, то между тем девки приготовляли обедать. А как было всё готово, то он, вставши, сел на подушки и обедал один, а девки и некоторый казаки перед ним стояли… Во время обеда, да и после оного, Пугачев всё, что ему ни потребно было, приказывал девкам так: “девки, подай то, девки, адень”. А они поспешно то исполняли»[337].
Однако отнюдь не всё происходившее в палатке Софья видела своими глазами, кое о чем ей поведала одна из «девок», «боярская дочь» Авдотья, захваченная повстанцами на одном из заводов.
— Мы с батюшкою-государем, — хвасталась Авдотья, — спим вместе на одной постели по две попеременкам! Он у нас всегда в середках!
Авдотья рассказывала об этом «с веселым лицом», из чего супруга «императора» заключила, что «она сие за честь себе ставила». Ну а самой ей, напротив, «было ето досадно слышать». Однако Софья не сказала «девке», кем доводится их «батюшке-государю». Сама же она по достоинству оценила женскую прислугу, состоявшую при ее муже: «…девки были хорошия так, как написаны»[338].
Другие источники также свидетельствуют, что порой у Пугачева имелось несколько наложниц одновременно[339]. Однако можно предположить, что не все из них, подобно упомянутой Авдотье, почитали «за честь» спать с «батюшкой-государем». В то же время покровительство, оказываемое предводителем повстанцев той или иной пленнице, могло спасти ее от более страшного насилия со стороны его подчиненных. Так, в конце июня 1774 года после захвата села Терсы под Казанью Пугачев отправил дворовую помещика Тевкелева в село Котловка к Карпу Карасю, с которым познакомился еще во время бегства из Казани. По свидетельству самого Пугачева, сделал он это, чтобы спасти девушку «от насилия толпы ево». Вероятно, подобные вещи среди его подчиненных происходили нередко. В пользу этого предположения свидетельствует и то, что повстанцы частенько брали в плен девушек-дворянок. Едва ли бунтовщики оставляли их у себя, например, в качестве поварих или прачек — для этого сгодились бы девушки попроще. Поэтому не следует однозначно считать клеветой (хотя она тоже имела место) заявления противников восстания, что бунтовщики «столько… ругались, сколько им, плутам, хотелось», над дворянскими девицами, «женский пол сквернят блудом» и т. д.[340]
На этом фоне едва ли кого-то удивят и исходившие от противников восстания обвинения Пугачева и его сообщников в «безмерном» пьянстве. Небезынтересно, что еще в июне 1772 года усмиритель яицкого мятежа генерал Фрейман, характеризуя местных казаков, между прочим отмечал: «…они все по дешевизне у них вина пьяницы, не исключая и женский пол»[341]. О пьянстве в пугачевском войске рассказывали на следствии и сами повстанцы. Так, например, один из них, горький пьяница Михаил Голев, уверял следователей, что не ушел из пугачевской «толпы» «большей частью для того, что в оной вина пить запрещаемо ни от кого не было и за пьянство никого в толпе не бивали», по каковой причине Голев «редко в сей толпе и просыпался»[342]. (Ниже мы увидим, как из-за обильных возлияний восставшие однажды упустили очень важную победу над правительственными войсками.)
339
Там же. Д. 467. Ч. 13. Л. 137, 137 об. См. также: Д. 436. Л. 3 об.; Допрос пугачевского атамана А. Хлопуши. С. 168.
340
См.: Восстание Емельяна Пугачева: Сборник документов / Подг. М. Мартыновым. Л., 1935. С. 58; Емельян Пугачев на следствии. С. 235; Дон и Нижнее Поволжье в период крестьянской войны 1773–1775 гг. С. 100, 332; Крестьянская война 1773–1775 гг. в России. С. 222; «Оный Слесарев всем тем нещастливым приключениям… был самовидец»: Свидетельства современника о пугачевском бунте / Публ. Д. А. Быкова // Источник. 2003. № 5. С. 10; РГАДА. Ф. 6. Д. 512. Ч. 2. Л. 209 об., 210, 211 об.;
342
См.: Записки священника Ивана Осипова. С. 552, 553, 561; Известие о самозванце Пугачеве. С. 584–586, 588, 595, 598; Летопись Рычкова. С. 218, 232, 233, 235, 237, 238, 258, 267, 269, 277, 291, 292, 300, 307, 320323; Пугачевщина. Т 2. С. ПО, 114,134, 119, 190, 198; РГАДА. Ф. 6. Д. 512. Ч. 1.Л.202, 203, 203 об.