Тот факт, что пугачевщина была движением, сложным с точки зрения классово-сословного и национального состава участников, был отмечен в историографии, но на наш взгляд, недостаточно полно и основательно. Так, например, отмечалось, что на втором этапе крестьянской войны в движении принимали не только рядовые, простые башкиры, но и старшины, то есть верхушка башкирского войска. Салават Юлаев один из башкирских героев пугачевщины и по сей день является одним из национальных героев и символов башкир. Религиозной составляющей почти никто из историков не касался и не касается. Так известно, что Е.И. Пугачев был старообрядцем и общался с представителями Белокриницкого согласия, бывая в польско-литовских землях. По некоторым данным Пугачев имел контакты и с католическим духовенством, иезуитами. Вообще, влияние европейских событий: война с Османской империей, имели определенное влияние на движение Пугачева, о чем, видимо знал или догадывался А.С. Пушкин, но предпочитал умалчивать. Вообще, схемы дворянской историографии странным образом и это несмотря на пафосное отношение к народным движениям, восстаниям, бунтам и проч., оказались удивительно живучими в советской историографии, несмотря на идеологические и историографические чистки, проводившиеся Покровским и его учениками.
В буржуазно-помещичьей историографии и мысли не допускалось о том, что восстание может каким-либо образом инспирировано и поддерживаемо извне, враждебными России государствами: Турцией, Францией Польшей и т. п. Это при том, что состоявший в переписке с Екатериной II Вольтер допускал такую возможность.
Тем не менее, в статье, посвященной освещению «Пугачевщины» во французской прессе, отмечалось, что с польской границы (один из важнейших центров формирования информационной волны. – А.К.) сообщалось о присутствии турецких эмиссаров при руководителях восстания. «Не эта ли заметка, – задается вопросом автор статьи, – помогла созданию версии о Пугачеве как орудии против екатерининской фронды и диверсии со стороны Турции. Эти слухи присутствуют в одном донесении Дюрана (посла Франции в России) [6, с. 388, сноска 40].
Нельзя не отметить, что тот же автор вскользь упоминает о том, что информация о восстании, вообще поступала с польской границы, то есть из центра старообрядчества, населенного пункта Ветка.
Любопытно отметить, что статья о зарубежных (синхронных. – А.К.) восстанию откликах помещена отдельно от статьи об откликах во французской печати [2]. Статьи об отношении европейских стран к проблеме крестьянских войн и восстаний в России в целом нет. Причина ясна: для написания подобного рода статей нужно владеть рядом европейских языков и состоять сотрудником института Всеобщей истории РАН, одновременно разбираясь на достаточно высоком уровне в проблемах истории России в целом и проблемами истории народных, крестьянских движений, в частности… В дореволюционной и ранней советской историографии подобного рода специалисты все же существовали. Кроме брата будущего академика М.Н. Тихомирова Бориса об этом писал не долго занимавший пост заведующего кафедрой в Саратовском университете В.И. Веретенников. Б.Н. Тихомиров, как известно, пал жертвой репрессий, Любопытно, что Веретенников, выпускник Санкт-Петербургского университета, считается учеником Лаппо-Данилевского, соперника и конкурента Платонова! Занимался Веретенников почти всегда запретными для нашей историографии темами: органами сыска, Тайной канцелярией, генерал-губернаторствами екатерининской эпохи… Василий Иванович работал в конце жизни в Русском музее и как-то незаметно ушел из жизни в блокадном Ленинграде. Веретенников занимался историей всяких тайных дел и таким образом, видимо, вышел и на отклики иностранцев о борьбе сословий и социальных групп в истории России.
Весь сыр-бор, то есть возмущение яицких казаков, невыполнение ими требований властей, усиливавших тяготы их службы и повседневной жизни, был связан конкретно с войной, которую царское правительство вело с Турцией. Упрощенно и утилитарно, как это делали и делают многие историки, эти трения власти с казаками интерпретировать нельзя. Но и не следует, как это происходило в советской историографии сводить все к обострению классовой борьбы, усилению крепостничества, феодального гнета и т. п., и т. д. Яицкие казаки, как и многие обитатели восточных и западных окраин Российского государства, были старообрядцами, спасавшими себя и свою веру от гонений РПЦ, отнюдь не всегда поддерживаемых государственной властью, центральной и местной. Этот парадокс социальных отношений очень слабо отражался в марксистско-ленинской историографии, что давало немалую пищу разного рода противникам советской власти и коммунистической идеологии, тем же пайпсам и прочим советологам. Несомненно, что для ведения войны требовались все большие материальные, финансовые и людские ресурсы. Взять их можно было только на окраинах, но именно там скапливался наиболее неблагонадежный, оппозиционный власти, народ: раскольники, казаки, представители малых, некогда и даже совсем недавно, враждебных московской власти народов. Поводом для возмущения и затем восстания Яицких казаков стал ряд мероприятий хозяйственно-экономического, фискального и военно-организационного характера. Рыбные ловли, за счет которых в основном жили казаки, были предметом вожделения властей как центральных, так и местных. Суть притязаний властей как почти всегда и во всем заключалась в том, чтобы казаки работали, а доход шел бы в казну и местным воротилам из военного руководства и гражданской администрации. Дабы лишить казаков их вольностей, базировавшихся на свободе личной и хозяйственной власти, стремились превратить казаков в обычное феодально-податное сословие. Один из ретивых начальников, граф Чернышев, придумал для этого хитрый метод превращение казаков в легионеров, то есть фактически в обычных солдат. При этом их как солдат собирались брить, что для староверов было совершенно неприемлемо.