Черепнин, конечно не мог остаться в тот период в стороне от оценок так называемого «нового направления в изучении предпосылок Великой октябрьской революции», но как специалист по другому периоду (хотя всем было ясно, что речь шла о фундаментальных основах марксизма, его формационной теории), но предпочел перевести обсуждение проблемы вызревания предпосылок нового строя в недрах старого и проблем механизмов (классовая борьба) перехода к новому строю в плоскость соотношения субъективного (осознания борющимися с феодальным гнетом классов задач этой борьбы) и соответственно осознания и объективизации этих задач в форме призывов приказов и т. п. распространявшимися Пугачевым и его сторонниками. В связи с этим нельзя не вспомнить анекдот, далеко не безобидный, как оказалось, для развития исторической науки и марксизма в целом. Идут рабы в Древнем Риме и несут плакаты с лозунгом: «Да здравствует феодализм – светлое будущее всего человечества!». Анекдот, повторим, далеко не безобидный, ибо в нем подрывались не только основы марксизма, как теории об объективном, независящем от воли и действий конкретных людей развитии человеческого общества, но и теория прогресса и его критериев. Иными словами, проповедовался нигилизм и обскурантизм и крайний релятивизм, и агностицизм. Субъективный фактор развития абсолютизировался и тем самым подвергался сомнению тезис о направляющей и руководящей роли КПСС, – партии, приведшей нашу страну к первой в мире социалистической революции и т. п., и т. д.
Академик от принципиального спора уклонился, но проблема осталась…И она, эта проблема распадается на ряд других, тесно между собой связанных. Марксистская парадигма, что в ней достаточно быстро углядел В.И. Ленин, Б.В. Савинков, возможно вслед за ними и Л.Д. Троцкий, не разработала взаимосвязь базисных и надстроечных элементов, составляющих ее. Маркс, на наш взгляд, классовую борьбу, как движущую силу развития, как проявление объективных противоречий между стабильностью производственных отношений и подвижностью производительных сил, узрел только в ходе революций, то есть кардинальной ломки существующих порядков. Борьба классов, которая приводила к смене политических режимов в рамках одной, буржуазной формации была им описана на примере социальных пертурбаций во Франции первой половины XIX в. Классовые сражения Великой французской революции, приведшие к смене феодализма капитализмам, он не описал и не проанализировал в русле своей же социологической концепции. Объективную зрелость капиталистических (а возможно и перезрелость) во Франции он констатировал, но конкретно-исторический механизм перехода он не описал, предоставив эту работу историкам-профессионалам. Вопрос этот оказался слишком тонким и своеобразным и до сих пор решается каждым историком индивидуально, в зависимости от идеологических установок, господствующих на настоящий момент в стране и в мире.
Нерешенных научных проблем связанных с истории крестьянских войн и самой крупной из них в России – «Пугачевщины», как можно заметить много и конкретного и общеметодологического свойства.
Указы, с которыми обращался к башкирам и русским жителям Урала уже, казалось бы, разбитый Пугачев, оказывали ошеломляющее воздействие. В них он давал вольность всем, как несколькими годами ранее была она предоставлена дворянству, призывал бить и уничтожать правительственные войска и всех, вообще царских чиновников. Правительству пришлось ослабить разного притеснения государства и дворян в Великоросских губерниях. Губернаторам приходилось сбавлять обороты административных преобразований, производившихся естественно за счет и руками податного населения. Феодально-крепостнический гнет, таким образом, все же уменьшался. Это в свою очередь, усиливало симпатии к Пугачеву, тягу населения к его движению.