Что ж, отбросив извинительную после такой характеристики брезгливость к пасквилянтам от истории, противопоставить натиску огульного очернительства можно лишь взвешенное, опирающееся на исторические источники научное исследование жизненного пути народного героя. При этом надо помнить о недопустимости подходить к реконструкции минувших событий с аксиологическими и морально-этическими мерками нашей новейшей эпохи. Адекватный взгляд в прошлое возможен только с учетом культурного контекста изучаемого периода. Цель статьи заключается не в пересказе хорошо изученного событийного ряда пугачевского бунта от его возникновения до подавления правительственными войсками, но в намерении выявить и проанализировать узловые вехи «карьерного роста» Пугачева, прошедшего удивительный путь от донского казака до народного «царя-батюшки».
Жизнь Пугачева разворачивалась на фоне болезненно переживавшегося страной кризиса традиционной идентичности. Еще с петровских времен намеченный властями вектор перемен обусловил переходное состояние русского общества от «преданья старины глубокой» к тотальному заимствованию западноевропейских технологий и незнакомых прежде инноваций. Затеянную верхами «революцию сверху» приходилось осуществлять насильно, через навязывание чужих для страны культурных ценностей, поскольку почва для них не была подготовлена органичным развитием российской истории. Остро ощущаемые симптомы кризиса обнаруживали себя в усилении экономической кабалы общественных низов, их полной политико-правовой недееспособности и невозможности легально выразить недовольство – «выпустить пар». Иными словами, в тогдашних условиях не сформировались компенсаторские механизмы мирного снятия социального напряжения, а потому отстоять право на достойное существование можно было только взявшись за оружие. В ситуации антагонистического конфликта, когда привычный мир человека рушился буквально на глазах, идеализация святой старины становилась единственным психологическим прибежищем от давления бездушной государственной машины. Игнорируя любые резоны простонародья, она под прикрытием законов, как в жерновах, методично перемалывала людские судьбы, играя ими, словно марионетками. Неизбежное в такой ситуации эмоциональное брожение грозило в любую минуту выплеснуться на поверхность жизни мутной пеной грозного русского бунта.
Избрав бунт главным средством защиты родных устоев, традиционная культура искала индивидуальные формы спасения от угрозы распада привычных структур повседневности. Нужен был человек, который не просто бы встал во главе общественного протеста, но, идейно слившись с массами, мог выразить их интересы и повести за собой. Таким человеком оказался донской казак Пугачев, и этот выбор истории едва ли можно считать случайным стечением обстоятельств. Переходная по своей культурной сути эпоха неизбежно должна была породить соответствующую времени личность, способную выразить назревшую историческую потребность, но сделать это по-своему, наложить на нее личностный отпечаток. «Бунтарская идеология Пугачева складывалась постепенно, – подчеркивал С. М. Троицкий. – К мысли назваться Петром III и от его имени поднять народное восстание он пришел не сразу» [27, с. 143]. Необходимо понять, как мог простой казак решиться на заведомую опасную авантюру, и почему из всех многочисленных претендентов именно ему удалось наиболее достоверно сыграть роль «царя-батюшки», суметь «докричаться до народа».
Для этого имелись весомые предпосылки, заключавшиеся в наличии у Пугачева харизматического дара, менее выраженного или вовсе отсутствовавшего у прочих самозваных Петров III. В нем прочно укоренились базисные черты православного человека («греческого исповедания кафолической веры»), чуткая боль к народным страданиям («жаль де мне очень бедного простого народа») и интуитивное стремление затормозить перемены, вернуть страну в традиционное русло, например, «оставить казаков на таком основании, как деды и отцы войска Донского служили» [16, с. 100; 6, с. 56, 59]. К этому добавлялась готовность использовать новые средства достижения цели, завуалировав их под традиционной оболочкой. Не последнюю роль играло наличие высокой самооценки, как правило, не соответствовавшей его реальному статусу.