«Под сению Екатерины» крепостная вотчина превратилась в рабовладельческую плантацию. В переписке Екатерина отрицала факты продажи людей. А вот депутат Уложенной комиссии казак (как и Пугачев) Олейников настаивал, что нельзя «продавать крестьян как скотину, да еще таких же христиан, как мы сами». Крепостная девушка невеста шла по 25 рублей, а борзой щенок редкой породы оценивался до 3000 рублей. Продажи людей в провинции без квалификации за 5 рублей, а годовалые младенцы и по 50 копеек, дешевле коров и лошадей. Знающие историки говорят, что расценки на крестьян в России были в разы ниже, чем цены на рабов в Азии.
10 января 1775 г. на Болотной площади Пугачев был казнен. Свидетель казни мемуарист тульский дворянин А.Т. Болотов метко заметил, что казнь стала великим праздником для всех дворян. Что тут скажешь, подставили плечо самодержавию, согласились быть послушными рабами трона. Но тот же Болотов пишет, что «подлый народ не пускали к эшафоту, его охраняли солдаты с заряженными ружьями». На какой ты стороне современник?
Императрица Екатерина писала, что «рабы и слуги должны господ своих и домоначальников любить…искренне и от всего сердца». Нынешняя власть полностью согласна с этим утверждением. А задача спекулянтов от истории очевидна – с помощью фальшивок, подтасовок и передергиваний оправдать ограбление и уничтожение народа. Надо помочь власти (сиречь, своим хозяевам) убить любую способность народа к сопротивлению, превратить людей в скотоподобное существо, а тех, кто выживет загнать в клетку.
Александр Никитич Филиппов
Москва и Пугачев в июле и августе 1774 г.[5]
Наш очерк, как это уже видно из его заглавия, касается лишь одного из эпизодов сложного общественного явления, носящего, обычно, наименование «Пугачевского бунта» и «Пугачевщины». Мы останавливаемся на этом эпизоде потому, что он – несмотря на его важность в ряду других эпизодов данного явления, когда-то так взволновавшего его современников, – являлся, сравнительно, мало, исследованным в нашей специальной литературе.
Конечно, в литературе этой, в меру известных ей первоисточников, было указано, что Москва в названные месяцы с большим страхом ждала нашествия Пугачева и его «согласников» не только в пределы ее губернии, но и в ее собственные стены, что затем, «для всегдашнего обуздания Московской черни и обеспечения к безвредности сего города», – как писал гр. П. И. Панин Екатерине – принимались различные меры, как и вообще было известно о том сильном впечатлении, какое производили на Московское население постоянно возникавшие слухи о приближении к Москве Пугачева, или его «партий», но, все же вопрос о защите Москвы и Московской губернии не был особо поставлен, почему, между прочим, и не мог быть подробно рассмотрен.
Некоторую попытку; такого рассмотрения мы теперь и делаем, насколько это нам доступно, в пределах имеющихся у нас материалов. Материалы эти, в значительной своей части, напечатаны и повергнуты уже исследованию, так как Пугачевское движение давно привлекало внимание наших историков, но, все же остается немало документов, которые ждут полного своего обнародования: как раз это замечание имеет прямое отношение к этому эпизоду указанного движения, которые мы избрали для нашего очерка.[6]
Две категории материалов, положенных в основу этого очерка, вызывает нас на два различных способа пользованию ими, а именно: документы, уже напечатанные, приводятся нами в возможно кратком изложении; документы-же новые везде используются почти буквально, частью, чтоб нагляднее оправдать наши выводы, а частью чтоб не дать, в нашем их изложении, потускнеть тому своеобразному колориту жизненности давно прошедшего времени, какой в них явно чувствуется… Общий характер этих неизданных документов предопределил частью и самый характер нашего очерка, который, по преимуществу, является подробным обзором правительственной техники Московской высшей администрации в тягостные для нее месяцы всяческих неожиданностей, – техники, доселе, повторяем, мало исследованной.
5
Публикуется по «Москва и Пугачев в июле августе 1774 г». Отдельный оттиск из дома V Трудов Общества изучения Казакстана (Киргизского края)., Оренбург, 1925 г. Москва и Пугачев в июле и августе 1774 года.
6
Говоря так мы имеем ввиду то рукописные материалы, которые заключаются в делах Пр. Сената, «по секретной экспедиции», хранящихся в Архиве Мин. ЮСТИЦИИ В Москве, в «книге секретным протоколам за 1770–1774 г. г.». Там, где в дальнейшем нашем изложении, указываются, после цитат, только листы, везде имеется ссылка исключительно на рукописные материалы означенной книги.