— Нет-нет, просто посижу дома, — сказала я, стараясь говорить нормальным голосом и не понимая, почему сейчас это кажется ему таким важным.
Он простоял в ванной, казалось, еще целую вечность, хотя я не слышала ничего, кроме шума воды, не слышала даже его дыхания.
Рождество выдалось не белым, а скорее хрустальным. Узкое окошко моей спальни в доме Ларри и Джуди заткала сверкающая паутина морозного узора, и сквозь него было видно, что каждая травинка на газоне превратилась в остроконечную льдинку. Я спустилась вниз: под стоявшей на буфете рождественской елкой сиротливо приютился один-единственный подарок. Он был предназначен мне.
— С Рождеством, — сказала Джуди, когда я с виноватым видом развернула упаковку: там была пара тапочек из овчины.
Я была почти уверена, что она и не подозревает о том подарке, который я получила за несколько минут до этого, обнаружив его у себя в ногах на кровати, когда проснулась. Это была тройная упаковка трусиков «Маркс и Спенсер» (белых, нарядных, с вышивкой). Они не были завернуты, но к ним была приколота подарочная карточка. В заглавных и прописных буквах надписи «От Санта-Клауса» угадывался убористый почерк Ларри. Он заходил в мою комнату, пока я спала? Фу! Я засунула трусики в потайное отделение чемодана с глаз долой, чтобы поскорее забыть об этом.
На обеде, который состоялся в парадной столовой, были родители Джуди и пожилая мать Ларри. На тарелках королевского ворчестерского фарфора Джуди подала двух фазанов, фаршированных каштанами, и целую грядку безукоризненно обжаренных овощей.
— Тебе повезло, Лоуренс, — голос его матери прозвучал из-под надвинутой на глаза оранжевой шляпы из креповой бумаги. — Джуди готовит лучше всех на свете.
— А ты думала, почему я на ней женился? — спросил он, разрезая объемистую фазанью тушку.
Никто не засмеялся и не улыбнулся. Может быть, Ларри даже и не пытался шутить.
Именно в эту рождественскую ночь, в доме Джулиана, когда его родители после сытного ужина с индюшкой и красным вином отдыхали в своих комнатах, а младшие сестры уже спали, я получила подарок, о котором действительно могла только мечтать.
— Ты раньше когда-нибудь это делала? — спросил меня после двух часов петтинга обнаженный Джулиан, прижимаясь ко мне всем своим карамельного цвета телом.
— Технически можно сказать, что да. Но на самом деле ничего не получилось. А ты?
— Боюсь, что нет, даже технически, — сказал он, пытаясь скоординировать свои движения так, чтобы, не выпуская основания презерватива, одновременно найти нужное место.
— Ох, нет… — вырвалось у меня, когда я взглянула на его наручные часы. — Уже полночь.
— Ну и что?
— Я должна уже быть дома.
— Ты что, хочешь уйти? — отстраняясь, спросил он разочарованно и как всегда вежливо.
— Нет-нет, — воскликнула я, беря инициативу в свои руки.
— Тебе пора.
— Тс-с-с, — шепнула я, целуя его в рахат-лукумовые губы.
— Что ты скажешь Ларри?
— Скажу ему правду.
— Не может быть.
— Скажу. Скажу ему чистую истинную правду.
— Что именно?
— Скажу, — слукавила я, — что гуляла по лесу и собирала цветы.
Ощущая головокружение и что-то вроде липкого клея в промежности, я появилась перед домом Ларри и Джуди на три часа позже положенного срока. Стараясь не ступать на покрытую снегом гравиевую дорожку, чтобы не выдать себя хрустом под ногами, я пересекла газон и тихо подкралась к гаражу, где незадолго до этого рождественские фазаны пролили на пол свою жертвенную кровь. Потом двинулась дальше, к веранде с дверями, ведущими в гостиную. Медленно-медленно повернув дверную ручку, я приоткрыла дверь: щелчок замка должны были заглушить плотные занавески гостиной. Тихо-тихо я проскользнула в щель между занавесками и увидела, что Ларри сидит в пижаме, халате и тапочках и ждет меня. В комнате царил полумрак. Из стереоколонок доносилась нечто медленное, кажется, это была песня в стиле Карли Саймона.
— Представляю, что ты там вытворяла, — сказал Ларри.
Когда он шагнул ко мне, я попятилась, а он тут же оказался между мной и дверью, в которую я только что вошла. Его совиное лицо, обычно белое, как воск, стало красным, как будто он сильно переборщил с портвейном.
— Пока я принимаю тебя в своем доме, я несу за тебя ответственность и не позволю тебе вести себя, как какая-нибудь развратная шлюшка, — проговорил он со странным удовольствием.
— Я не хочу с тобой об этом говорить, — возразила я, стараясь говорить твердым голосом, хотя меня всю трясло и я чувствовала, как стук сердца отдается у меня во всем теле от макушки до самых пят.