И если ты считаешь, что пурпурное платье из крепа с белым воланом вдоль нижней кромки корсажа придает тебе особую привлекательность, это говорит о том, что ты в состоянии вообразить, будто Ларри Требилкок — как раз такой порядочный парень, на которого можно возложить ответственность за духовное воспитание твоего ребенка. Когда-то бороды в стиле эмиш считались очень модными. Следовательно, Ларри мог в то время показаться хорошим кандидатом в крестные отцы единственной дочери. В конце концов, мода изменчива.
Красота
Гардероб
В тот день, когда Жюстина переехала жить к Генри, он отодвинул одежду в своем гардеробе в сторону, чтобы освободить место для ее вещей. При закрытых дверях дубовый гардероб производил впечатление старинного, но внутри находился новомодный лабиринт из полок и отделений. И все они были забиты одеждой, которая, как показалось Жюстине, была прямо-таки пропитана запахом качества. Там были джемперы: черный, кремовый, цвета карамели и цвета тянучки, одни из нежнейшего кашемира, другие плотной вязки из длинной шерсти мериноса. Там висели пиджаки из мягкой замши и кожи и шерстяное зимнее пальто, подбитое по-медвежьи густым черным мехом. Даже вешалки из темного полированного дерева выглядели дорогими.
Жюстина взяла с собой только самые красивые и самые любимые свои вещи, но даже они выглядели дешевкой рядом с одеждой Генри. Свитеры с примесью синтетики покрылись катышками, хлопковая материя на платьях местами протерлась. Она впервые обратила внимание на неровную линию подолов и разошедшиеся от плохой обработки швы.
— Ты же это не носишь, — сказал Генри утвердительным тоном, выуживая из недр гардероба ее любимый бежевый кардиган.
— Разве не ношу?
— Жюстина!
Кардиган был рельефной вязки, твидовый, почти чистошерстяной. Он с самого начала был свободного покроя, но теперь еще больше вытянулся с боков оттого, что сушился на бельевой веревке. У него был широкий воротник и массивные пуговицы, сплетенные, как только что заметила Жюстина, из винила, а не из кожи. Впрочем, если бы она увидела это раньше, то и так не обратила бы внимания. Это был кардиган для отдыха и уюта, кардиган для безделья. Это был воскресный кардиган!
— Ты бы в нем смотрелась как какая-нибудь тетка из журнала для домохозяек, — сказал он, сдергивая кардиган с вешалки.
Кардиган был отправлен в стоявшую в углу спальни мусорную корзину, и та сразу же заполнилась с горкой: один рукав свесился вниз, будто звал на помощь. Но Жюстине было не до того. Скоро вся одежда, которая была на них обоих, оказалась сваленной в кучу у постели, и Жюстина невольно задумалась, почему Генри даже голый кажется лучше одетым, чем она. «Если мою бледную, веснушчатую кожу повесить рядом с его кожей в этом шкафу, — пришло ей в голову, — она покажется такой же жалкой, как мои вещи!»
Первые несколько дней, которые Жюстина прожила с Генри, она с наслаждением ходила босиком по его пушистому темно-зеленому ковру, в котором по щиколотку утопали стопы ног, шлепала по плиткам пола в ванной комнате и гадала, сможет ли она когда-нибудь почувствовать все эти поверхности своими. Уход из родного дома дался ей легко. Трудным был только разговор с мамой, которая вместо ответа уставилась на квадратики кроссворда, который разгадывала в тот момент, когда Жюстина спросила ее, что она об этом думает.
— Ну? — поторопила ее Жюстина.
— Я не уверена. Вот и все.
— Ты думаешь, я слишком молода?
— Не в этом дело.
— Мне девятнадцать лет. Ты в этом возрасте уже замужем была.
— Не в этом дело, — повторила мама, поднимая, в конце концов, на нее глаза. — Может, все дело в том, что я буду по тебе скучать.
— Ты ведь всегда знала, что я когда-нибудь уйду. Никто здесь не остается. Ну, разве что Джилл.
Мать не бросилась на защиту своей старшей дочери, которая, похоже, не собиралась подыскать себе что-нибудь получше, чем работа в местном видеопрокате. Она только вздохнула, показывая, что, как всегда, остается их суровым и раздражающе беспристрастным судьей.
— Я думала, что ты уедешь, чтобы поступить в университет или найти работу. Но не ради мужчины.
— Он интереснее, чем парни моего возраста. Он все-все знает.
— Я люблю тебя, доченька, я за тебя волнуюсь. Вот и все.
— Он тебе не нравится?
— Мы его почти не знаем, — сказала мама, и Жюстина поняла, что в это мы мама включила и ее.
Генри работал допоздна, и по вечерам, ожидая его возвращения, Жюстина ходила по лестницам с этажа на этаж высокого и узкого дома, считая каждую ступеньку в попытках сделать ее своей. Она заметила, что зеленый плюш был примят в центре каждой ступеньки между нижним и средним этажом дома, но по пути к мансарде выглядел как новый. Чердак был не заперт, и секретов там не было — просто он был холодный и нежилой, там ютилось только несколько старых магазинных манекенов. Они здесь застряли из-за какой-то неудавшейся сделки. Генри часто покупал вещи по дешевке и выгодно их продавал: сейчас вдоль стен в длинном коридоре дома были нагромождены рулоны ярких импортных тканей. Покупатель манекенов, как объяснил Генри, обанкротился, не успев за них заплатить.