— Почему мило? — спросила я.
Она растянулась на своей койке в бледно-голубой ночнушке и открыла пачку шоколадного печенья. У Бет не было аллергии на тошнотворную морскую качку. А я сидела на постели, попивая имбирный чай.
— Ну, понимаешь, — сказала она. — Эта как раз та штука насчет имен, о которой ты всегда толкуешь.
— Детерминизм имен? Что ты имеешь в виду? Почему это мило?
— Почитай про имя Рассел. — И она кинула мне книжку про детские имена, которую она хранила в ящике тумбочки и которой пользовалась для составления длинных списков первых и вторых имен для детей, которых собиралась обязательно завести с Октавио.
— Рубен, Рудольф, Руперт… А вот и Рассел: красный или рыжеволосый, — прочла я вслух.
— Вот видишь? Рози встретила суженого!
— Знаешь, Бет, — проговорила я, закрывая книжку и рассеянно поглаживая ее переплет, — в этом и правда есть что-то странное. Угадай, какая у него фамилия?
— И какая же?
— Невелик.
— He может быть! Рози Литтл и Рассел Невелик? О боже, — воскликнула она, — вы ведь настоящие СДДД.
— Что?
— Разве не понимаешь? Вы созданы друг для друга.
Рассел Невелик и я стали проводить много времени вместе, и наши беседы напоминали мне экзотический банкет после многих лет питания одним только хлебом. Разговоры эти были и приятными, и пикантными, и полными аллюзий и цитат. Расселу почти удалось поправить мои отношения со словом эклектичный. Наши дискуссии часто требовали сносок, из-за чего я не раз задерживалась до ночи в корабельной библиотеке над раскрытым словарем (судя по скрипу нового кожаного переплета, я была у него первая), чтобы почитать о нюансах значения слова улетучиваться или выловить из Интернета оставшуюся часть стихотворения Эмили Дикинсон, первыми строками которого он часто меня приветствовал: «Никто не знает Розу… Она как пилигрим…»
Так мы флиртовали, плывя то на север, то на юг вдоль побережья Аляски, пока однажды не оказались на палубе, попивая виски с кусочками льда из настоящего ледника, которые Рассел принес после прогулки в горах. Он сказал:
— Знаешь, мы с тобой играем в одну игру.
От его слов я вздрогнула: мне показалось, что сейчас он скажет что-то опасно реальное. Но когда я бросила на него вопросительный взгляд, он выглядел совершенно спокойным.
— Неужели?
— Да, мы играем в игру. Но мы играем в нее лишь мысленно. Хочешь сыграть взаправду?
— Взаправду? — спросила я, совершенно не представляя, что он имеет в виду.
— Так хочешь или нет?
— Не знаю. Как эта игра называется?
— Игра называется «Не столкни стакан со стола», — сказал он, допил виски и с хрустом разгрыз последнюю льдинку.
— А какие правила у игры «Не столкни стакан со стола»?
— Вот умная девушка. Предусмотрительный подход, разумный, — сказал он, переворачивая свой стакан.
Это был стакан с шестью гранями, и Рассел поставил его вверх дном у самого края стола.
— Цель игры — увидеть, насколько далеко ты можешь толкнуть стакан, не дав ему упасть со стола, — объяснил он и подтолкнул стакан так, что тонкий полумесяц его края выступил за пределы столешницы.
— Теперь твоя очередь, — пригласил он меня.
— Вот так? — спросила я, подвинув стакан всего на миллиметр.
— Ну что же ты? Это твой первый ход. Фортуна смелых любит.
— Так лучше?
— Неплохо, — признал он. — Мой ход.
Так мы по очереди двигали стакан, чтобы полумесяц увеличивался.
— Понимаешь, — сказал он, двигая стакан вперед кончиками пальцев, — самое чудесное в этой игре это то, что ты можешь двигать и подталкивать стакан к краю, но если он упадет на пол и разобьется, ты всегда можешь сказать в свое оправдание, что этого не хотела, просто так получилось. Твой ход.
Когда зависший в воздухе край составил почти завершенный полукруг, я подтолкнула стакан всего лишь капельку, так что он остановился в той точке, где должен был бы потерять равновесие.
— Похоже, игра закончена. Ты у цели, — сказал он. — Ближе к краю этот стакан уже не сдвинешь, не уронив.
— Значит, сдаешься?
— Ты думаешь, можно пойти дальше?
— Разве это мы не собирались выяснить? — спросила я.
— Ты ведь уже играла в эту игру раньше, правда?
— Твой ход, — напомнила я.
— Ты уверена?
— Вовсе нет.
— Но все равно хочешь, чтобы я это сделал?
— Да, — ответила я, хихикая.
— И ты уверена в этом?
— Давай.
— Нет, я сдаюсь. Ты сама, — сказал он.
Так я и сделала. Я снова толкнула стакан, но когда он упал на палубу, то не разбился вдребезги, а просто распался на части. У наших ног осталось лежать толстое стеклянное основание и несколько треугольных осколков — равнобедренных, равносторонних, — и все они указывали в одном направлении.