-- Твоё желание сбылось... надеюсь в том виде в каком желал, -- и отправился дальше к источнику зова.
Господин Фель, сжимая рукоять своей укутанной ноши, рукой закинутой на плечё, медленно перешагнул порог спальни богатейших людей Оренктона - Лицлесса Ванригтен и его супруги. Нужда никогда не смотрела в сторону этой семьи, по крайней мере, в ближайшей истории. Если простой оренктонец увидел бы убранство в этом гнезде роскоши, то отказался бы верить своим глазам; невероятно дорогим выглядело всё, от канделябров украшенных драгоценными камнями до полов, выложенных плиткой составляющей строгий, но открытый для интерпретаций узор. Стол из тёмного дерева, будто утоляя некую потребность в символе, напоминал паука или же нечто подобное. Его ножки-лапки впивались в пол, а два дугообразных подлокотника подчёркивали место главы семьи. Смотря на этот стол, могло сложиться впечатление, что неживой охотник в любой момент готов начать свою трапезу севшей перед ним мухой. Такой необычный подарок когда-то прислали Лицлессу из самой столицы.
Практически всё в этой спальне было другим и, скорее всего специально, подбиралось для отсечения себя от остальных, от тех, кто снаружи. Даже бархатные шторы аккуратно колыхаясь, как только что опущенный финальный занавес представления, закрывали окна, за которыми играл послушный актёр - город Оренктон.
Рядом с паучьим столом находилось то, что ненадолго привлекло внимание Феля. Огромная, раскрытая ладонь, сделанная из камня, держала копию рукописей в кожаной обёртке с ремешками-застёжками. Называлась она "Принцип Садоника". На страницах Министр-Наместник делился своим виденьем мира и раскрывал опасности, таящиеся в нём. Описывая всю невыносимую тяжесть бремени власти, рассказывал о том, что поистине верный путь не всегда выглядит верным. Садоник желал, чтобы в Государстве Вентраль каждый обладающий властью человек прочёл его "принцип". Ведь тогда выдастся возможность откровенно побеседовать с каждым и сплотить вокруг всех тех, кто решает судьбы большинства. Прочитавшие в тишине этот трактат проникались словами Министра - наместника. Ряд из многочисленных слов дарил понимание и взращивал чувство некого с ним родства. Те, кто даже никогда не видел Садоника, полагали, что они с ним одной крови.
Окружённый шёпотом Представитель Министерства, бегло осматривая помещение, остановил свой взгляд. Остановил на вздувшемся месиве из останков тех, кто совсем недавно ходил по коридорам усадьбы и своим видом источал силу владения жизнями. Теперь же они источали лишь зловоние, привлекающее мух.
Фель краем глаза заметил движение похожее на рой небольших, хищных насекомых. Сделав шаг в сторону, принял роль зрителя из первого ряда в представлении театра теней. Дрожащие тени медленно поднялись на ноги и через мгновения разлились чёрной смолой. Зловоние разлетелось такое, что даже стены выворачивало наизнанку, но человек с лицом тряпичной куклы сохранял спокойствие; ни один мускул на его лице не дрогнул. Поток, плетущийся и бурлящей жижи, вытягивался и принимал очертания сытой пиявки. По крайней мере, именно это пришло бы на ум тому, кто увидел бы нечто подобное. Пиявка со щупальцами вытекла из спальни и продолжила своё движение по коридорам. Фель не желая пропустить важные детали представления, следовал за ней. С той стороны, в которой находилась комната младшего наследника, выползла такая же пиявка, но меньшего размера. Они слились в нечто единое и большее, а затем чёрное вьющееся щупальца сонмы переплетающихся нитей устремилась в главный зал. Подобные лапам отростки разлетались от общей массы. Они как атакующие змеи били по отметинам в стенах, а после тут же возвращались обратно. Добравшись до огороженного выступа между двумя лестницами, представление теней перешло к следующему этапу.
Невозможная масса застыла на месте и вгрызалась своими корнями в белый камень. Затем вдруг сжалась и, забурлив, раскидала свои щупальца в стороны; самая громоздкая впилась в усеянную провалами лестницу. На выступе оно, извиваясь и пульсируя, разрасталось, уподобляясь дереву. Уже через мгновение над главным залом раскинулась густая крона. На стволе и голых ветвях начали проступать силуэты жующих лиц, чьи огромные рты роняли едкие слюни. ГОПМ сумел уловить некую схожесть между тем, что он видит и родовым древом семьи Ванригтен. Корни живо побежали по стенам и замуровали выход, не позволяя ни войти, ни выйти. Уродливые лица отращивали руки и показывали пальцами на что-то внизу. Рядом с дверью медленно стали проявляться два силуэта. Черты первого сразу же выдали главного лакея, хранившего ключи от хранилища. Если еле уловимые контуры тела и лица вызывали сомнения, то форма и отточенная манера движений полностью отметали их. В усадьбе Ванригтен глава прислуги носил длинный лижущий полы пояс. Так он после очередного обхода проверял, все ли выполняют свою работу надлежащим образом.
Его вниманием, узнав первый силуэт, полностью перешло на другой. Рядом с лакеем стояла человекоподобная сущность. Этот актёр представления теней был иным. Тьма клубилась вокруг него и выливалась в мантию способную укрыть от любопытных глаз. На лице, подобному маске, не было ничего, за что взор мог бы ухватиться; лишь два угля горели кровавым пламенем.
Представитель министерства пустил возбуждённую улыбку, его сердце застучало боевым барабаном и тяжёлые удары, отбиваясь от стен, заполнили главный зал. Нетерпеливо наблюдая за представлением, ожидал и опасался появления чего-то или же кого-то. Древоподобное нечто защищало усадьбу, и раз за разом запускало свои острые ветви в явно не желанного гостя. Тот не совершая лишних движений, уклонялся и отбивался от каждой смертельной атаки. Делал это с лёгкостью, словно это какая-то детская игра и на кону не стояла жизнь.
Лица на стволе родового древа Ванригтен от злобы грызли свои уродливые пальцы. Один из далёких предков оторвал руку другому и стал ей размахивать, косо повторяя действия своего врага, который совсем не был похож на загнанного в угол зверя. Из многих попыток ранить или же убить, только одна достигла цели. Когда щупальце устремилась в главного лакея одетый во тьму отбросил того в сторону, чем и открылся для удара. Острая, зубастая ветвь вгрызлась в ногу и пустила кровь тому, что, казалось, не могло кровоточить.
Представление замерло, и Фель почувствовал чьё-то сковывающее присутствие. Медленно повернув голову, перевёл взгляд на многоликий ствол фамильного древа. Те мельчайшие части, что встав в ряд, образуют секунду, тянулись смолой прошивающей кожу ужасом даже такому опытному человеку. На ветвях по разные стороны от жующей сердцевины стояли ещё двое. Безликие существа, разрывая свою плоть, обнажили чудовищные ухмылки. Улыбаясь, они открыли бесчисленное множество бездонных и всёпоглощающих глаз. Порождения тьмы в одно мгновение нанесли неуловимые удары своими вытекшими из рук лезвиями и сбросили занавес окончания представления.