Он делает глубокий вдох и выдыхает. Он в бешенстве. Я вижу, как он обхватывает ладонями черный руль и сильно его сжимает. От холода костяшки его пальцев становятся розовато-красными, а не белыми, как я ожидала.
— Вчера вечером ты забыла, потому что начала пить еще в полдень.
— Вчера у меня рано закончилась смена. Что мне было делать?
Я тут же жалею, что соврала про индейку. Добром это не кончится.
— Что тебе было делать? — повторяет он. — Хм, давай-ка подумаем. Может быть, купить еды на День Благодарения, чтобы не умереть с голоду? К нам приедут гости.
Я фыркаю.
— К нам приедет твой придурочный брат.
Дэймон хмурится.
— Знаешь, помимо меня, он — твоя единственная семья.
Брат Дэймона — конченный псих.
— Он мне не семья, — отвечаю я и чуть не добавляю: «Как и ты».
Он долго на меня смотрит.
— Иногда я не знаю, что с тобой делать, — наконец, произносит он.
— Сам и покупай свою грёбаную еду, если так сильно этого хочешь, — отвечаю я, глядя на входные двери закусочной.
— Ты действительно хочешь об этом спорить, Кассандра?
— Да, — произношу я.
Он назвал меня Кассандрой. Блядь. Надо было вчера сходить в магазин.
— Прости, что? — рявкает он и прикладывает руку к уху. — Я не расслышал.
— Да, — на этот раз более решительно говорю я.
— Ты неблагодарная сучка, — злобно говорит он.
— Иди на хрен, — огрызаюсь я.
Не дожидаясь, когда Дэймон запрёт меня в машине, я быстро открываю дверь и выскальзываю наружу.
— Я с тобой не закончил, — говорит Дэймон, грозя мне из машины пальцем.
— Езжай, спаси с дерева котенка, или чем вы, деревенские копы, там обычно занимаетесь, — отвечаю я, со всей силы хлопнув дверью.
Перекинув рюкзак через одно плечо, я гляжу, как удаляется машина Дэймона, становясь все меньше и меньше, пока и вовсе не скрывается из виду. Я бросаю взгляд на полицейский участок, который расположен в том же ряду зданий, что и закусочная, и задумываюсь, куда это он отправился, если не туда.
И что она вообще в нем нашла? А, ну да. Лицо. Глаза. Парень — мечта. Пока не поживёшь с ним и не поймешь, что застряла с жалким ублюдком. Спасибо, мама.
Я глубоко вдыхаю зимний воздух, и холод обжигает мне легкие. Это приятно. На входе в закусочную, я вдруг вижу знакомое лицо, глядящее на меня из дерьмовой «Хонды», что стоит в трех парковочных местах от того ряда, с которого только что уехал Дэймон.
Я не знаю, убегать мне или улыбаться, поэтому не делаю ни того, ни другого. Прежде чем совсем разнервничаюсь и унесусь в противоположном направлении, я направляюсь к машине.
Тот, кто на меня смотрел, по-прежнему не сводит с меня глаз, но выражение этих глаз меняется. Дистанцируется. Думаю, он не ожидал, что я все-таки подойду к его машине.
— Пайк, — говорю я. — Ты все еще здесь живешь?
Это Пайк, младший брат Лео. Из-за того, что между днями их рождения прошло очень мало времени — а точнее, десять с половиной месяцев — мать называла Лео и Пайка ирландскими близнецами. В былые времена их мама не тратила времени попусту. Она выросла в Ган-Крике и после того, как к шестнадцати годам родила Лео, заимела еще полдюжины детей. В один прекрасный день она, весьма вероятно, умрет у себя в двойном трейлере, когда, наконец, так обкурится, что взорвет своё жилище ко всем чертям. Большинство ее взрослых детей разлетелись картечью, как можно дальше от Ган-Крика. Те, что помладше, насколько я знаю, все еще живут с ней. Должно быть, эта женщина начала рожать детей лет тридцать назад, когда у нее появился Лео, но на этом, конечно, не остановилась.
Пайк смахивает с глаз длинную челку. Он — бледная, готическая версия Лео. Они как день и ночь, но, вне всякого сомнения, братья.
— Нет. Я недавно переехал в Рино. Просто работаю.
А. Он торгует наркотиками. Замечаю на пассажирском сиденье потрепанный найковский рюкзак. Велика вероятность, что в нем полно дури. Я его не осуждаю. Это всё, конечно, его мама. Она достойна сожаления. Все эти дети, о которых она никогда не могла позаботиться. А что Пайк? Он просто делает всё возможное, чтобы выжить. Когда начинаешь жизнь в таком месте, как это, твои варианты очень ограничены.
— Есть новости от Лео?
Когда я выдавливаю из себя эти слова, у меня сжимается горло. Произнося его имя, оно почти болит. Лео. Это имя, которое и впрямь требует от тебя определенных усилий. Оно не такое простое, как Пайк или Кэсси. С Лео нужно задействовать язык, зубы, губы, щеки.
Пайк ерзает на сидении, и я замечаю, что он одет совсем не по погоде. То есть, совершенно. На нём свободно болтающиеся на его тощих бедрах джинсы, футболка (в такой-то мороз?) и тонкая хлопковая толстовка на молнии, какую обычно носят прохладным летним вечером.