— Дедушка Комарек, а дедушка Комарек! Тут такие хорошие теплые рубашки! Три штуки. Они ведь тоже скоропортящиеся.
Старик долго смотрел на Генриха, державшего в руках три байковые рубашки, потом снова повернулся к плите. А Генрих поскорей отложил рубашки на чемодан, стоявший вместе с остальным багажом посередине большой комнаты.
А еще мальчишка обнаружил женскую блузку и тоже отложил. Красивая блузка! Генрих снова поднял ее и стал рассматривать: белая, шелковая, расшитая разными цветами и легонькая, будто перышко ласточки. Сожмешь в кулак — и нет ее, вся помещается! «Как бы она фрау Кирш подошла!»— подумал Генрих и спрятал блузку в карман.
— Я ничего не буду говорить, дедушка Комарек, вы сами скажете, скоропортящиеся они или нет.
Старик увидел на ногах Генриха превосходные сапоги, подошел, пощупал — мягкие шевровые голенища.
— Офицерские, — сказал Генрих. — Там еще лейтенантская форма лежит.
Четыре пары мужских носков ручной вязки, эмалированную кружку — это Генрих отложил для дедушки Комарека. И вдруг он увидал губную гармонику! Даже испугался сперва, вспомнив Рыжего. Он хотел было положить ее обратно на место, но подумал: «Ах, как бы он обрадовался, как бы это было хорошо!» Немного поколебавшись, Генрих засунул гармошку за голенище.
Смеркалось. Генрих и Комарек лежали в широких крестьянских кроватях под красными перинами. Вокруг печи была натянута веревка, на ней сушились рубашки, куртки, брюки.
— Я все проверил, дедушка Комарек. Ничего живого они не оставили. Две курицы, и все.
— Достаточные люди тут жили, — подумал вслух Комарек.
— Никак я не пойму, чего это они всё так бросили?
— От страха, — сказал Комарек. — Страх, вот в чем дело.
— Не верят они в нашу победу, вот почему, — объяснил Генрих.
Они помолчали. Сумерки густели. У стены чернел огромный шкаф.
«Надо тебе обо всем с ним поговорить, — думал Комарек. — Вот сейчас и говори!» Но он никак не мог подобрать нужные слова.
Мальчишка стал опять рассказывать про Ошкената, но скоро почувствовал, что старику Ошкенат совсем не нравится, и заговорил о звездах.
— Уран ты забыл, — прервал его Комарек.
Генрих еще раз перечислил планеты. Кончив, он сказал:
— Сколько лун у Юпитера — не поверишь даже! Мальчонке разговор о звездах казался очень важным, ученым. Неожиданно он приподнялся:
— Слышите? Слышите, дедушка Комарек?
— Дождь шумит.
— Нет. Это другое.
Оба долго прислушивались.
— Вроде бы… лошадь! — сказал Комарек.
Мальчишка хотел сразу же бежать посмотреть, но старик сказал, что это можно будет и утром сделать.
И вот, когда Генрих напряженно вслушивался в доносившееся издали тихое ржание, старый Комарек сказал:
— Война проиграна, Генрих. Может, еще и протянется месяц-другой, но она проиграна.
— Вы, значит, тоже не верите в пашу победу?
— Жалеть об этом не приходится, что так оно получилось. Жалеть надо людей, что погибли на этой войне.
— А как же родина, дедушка Комарек? Как же родина?
— Русские тоже люди, и французы люди…
— А как же родина, дедушка?
— Ты ни с кем об этом не говори, понял?
— Не буду, дедушка Комарек. А как же…
— Ни с кем, ни с одним человеком.
Мальчик пообещал.
Дождь все шумел не переставая. Стало так темно, что они теперь четко видели крестообразный оконный переплет.
— Не надо плакать, — сказал старик. — Это к лучшему, что так оно получилось.
Потом они снова услышали глухое ржание.
— Должно быть, из риги это. Но я ведь везде смотрел…
— Спи! — сказал Комарек. — Завтра нам надо пораньше в путь — война на пятки наступает.
Утром они нашли лошадь. Это оказался пегий мерин с жиденькой рыжей гривой и коротким хвостом. Губа отвисла, изнутри она была синяя. Неказистая лошадь, ничего не скажешь.
Генрих и дедушка Комарек несколько раз обошли ригу, заглянули и на ток, потом стали дергать снопы, уложенные до самой крыши. В конце концов они и обнаружили место, где снопы стали поддаваться. Разобрали. Вдруг Генрих закричал:
— Вот она, дедушка Комарек! Вот стоит!
Мерин просунул голову в соломенное оконце и часто моргал, глядя на свет. Хорошенький у него денник получился — со всех сторон закрыт соломой. В углу стояла деревянная бадья, но мерин, должно быть, давно уже выпил всю воду.
Неловко ставя ноги, лошадь, пошатываясь, вышла во двор, но вдруг вырвалась и поскакала к бочке с дождевой водой. И долго-долго пила не отрываясь.