Так он и просидел на одном месте до самого вечера. Потом поднялся, взял чемодан, подождал, когда можно будет перебежать дорогу, и перебежал.
Вечером по городку прошел слух. Появился он вместе с очередным обозом и поначалу вызвал немалый переполох. Теперь все уже успокоилось, однако люди были встревожены и раздражены.
Мальчишка, снова устроившись на своем чемоданчике, сидел и смотрел, как двое стариков рубили стул. Сперва спинку, потом ножки. Старики были совсем древние, лет по девяносто.
— Эй вы, огонь тут не разводите!
Но старики и слышать ничего не хотят — рубят себе и рубят.
Проходят солдаты:
— Улицу не загромождать! Дорогу освободить!
Но старики как ни в чем не бывало продолжают свое. Вот они поставили над огнем железную кровать с сеткой, и сразу же вокруг собрался народ. Кто со сковородкой, кто с кастрюлей. Мальчишка тоже поставил свою кружку на сетку. Пододвинул поближе к огню чемодан.
Он сидит и думает о том, что вот уже девять дней, как он не видит ни одного знакомого человека. Грустно и одиноко ему. Да и нет у него никого, кого ему хотелось бы сейчас увидеть. И городок этот совсем чужой. Но все равно уходить отсюда не хочется. Некоторое время мальчишка подумывал, не пойти ли ему со стариками. Вроде бы не злые они, да и нет с ними никого. Но потом решил, что уж очень они старые. Бог ты мой, до чего же они старые!
В толпе мальчишка приметил женщину, напомнившую ему кое-кого. На ней такой же платок и повязан так же. «А ты просто подойдешь и скажешь: пойду, мол, теперь с вами!» — решил он. Но тут же передумал: чересчур уж говорлива эта женщина и громко так разговаривает с крестьянами!..
Уже поздно, но городок как бы еще раз просыпается: подходит запоздавшая группа беженцев.
С высоких фур им кричат:
— Стойте, дальше не проедете!
В новой колонне одни женщины и дети. Ручные тележки, обвешанные узлами велосипеды. Во главе шагает старик. Высокий, худой. Спина сгорблена. На нем кошачья телогрейка, надетая поверх темно-зеленой куртки.
Закатное солнце окрасило все вокруг в желтый цвет.
Беженцы, уже устроившиеся на ночь, смотрят на старика. Кошачьи шкурки его телогрейки почти все черно-белые, но попадаются и тигровые и рыжие. Старик опускает палку на землю — лошади подаются назад.
— Эй ты, старый! — кричит кто-то у костра. — Говорят, русские в Циннелинкене?
— Раз говорят, стало быть, они там и есть.
— А вы что ж, сами тоже из Циннелинкена?
В ответ старик только качает головой.
Снова толпой овладевает тревога. И снова все взоры обращены на старика. Кто-то кричит:
— Как это он смеет утверждать, будто русские в Циннелинкене? Ни в жизнь им не дойти до Циннелинкена!
— Откуда ты взял, что они там?
Сначала старик не отвечает, но вдруг говорит:
— Солдат сказал.
— А сам-то он что ж, из Циннелинкена пришел?
Поднимается невообразимый шум. Никто никого не слушает. Разобрать ничего нельзя.
Старик пытается расчистить путь своим людям. Кто-то высказывает предположение, что, возможно, только русские танки через Циннелинкен прошли. Но старик, не обращая ни на кого внимания, продвигается все дальше и дальше. Некоторое время еще виднеется кошачья телогрейка.
— Эй вы, гасите, огонь!
— Господи помилуй! — причитает старушка. — Неужто и правда они уже в Циннелинкене?
Мальчишка снял с огня кружку. Долго еще смотрит, как мужики затаптывают угли. Потом выпил горячей воды.
Наступила уже глубокая ночь, когда, взяв чемодан, он снова тронулся в путь. Вот он шагает через городок, порой останавливается, ставит чемодан на землю, расспрашивает крестьян, хлопочущих у своих упряжек.
— Старик, говоришь? А-а-а, это ты про того, что в кошачьей телогрейке?
Не пройдя и двадцати шагов, мальчишка снова останавливается.
— Старик, говоришь? Прошли они тут.
Мальчишка благодарит, добавляет: «Спокойной ночи!»
— Чего-чего? Старик? Нет, не примечал.
— Да в телогрейке. Пестрой такой.
— Ты глухой, что ли? Не видел, говорю.
Мальчишка возвращается и снова расспрашивает. Но ему так никто и не может объяснить, куда направился небольшой обоз во главе со стариком в кошачьей телогрейке.