— Плохо мне, дедушка Комарек.
— Спи. Поспишь — и пройдет.
Ослепительная молния — и сразу удар грома. Потом оба слышат, как дождь барабанит по окну.
— Дедушка Комарек! Мы часы серебряные нашли. Мишка…
— Спи, Генрих, спи. Проспишься — и встанешь здоровым.
— Да что вы, фрау Пувалевски! Я поговорю с Бернико.
— И он даст нам пожрать?
— Если у него даже нет ничего, он зарежет корову, и все.
— Всыплет он тебе как следует, вот тебе и будет «все».
— Да что вы, фрау Пувалевски! У нас в Пельцкулене по-другому.
— Не такой же он дурак — свою корову ни с того ни с сего резать.
— Вот увидите, фрау Пувалевски, у нас в Пельцкулене по-другому.
Фрау Кирш кладет ему руку на плечо и говорит:
— Ах ты, радость ты моя!
Все у них сейчас как раньше. Но только идут они в обратном направлении, и солнце светит с другой стороны, и идут они теперь, должно быть, в страну молочных рек с кисельными берегами… Где-то они раздобыли старую шлею и запрягли Орлика в большую ручную тележку. Снова собрался в путь весь маленький обоз, только люди шагают широко поперек всей дороги. Разговорам, разумеется, нет конца…
На самом-то деле даже толстая фрау Пувалевски верила в рассказы Генриха, но все же сказала:
— Брось ты про этого Бернико! Когда дело доходит до жратвы, ни у одного крестьянина ничего не допросишься.
— Правда, фрау Пувалевски, он, конечно, классовый враг, но все-таки он уже чуть-чуть и не классовый враг…
С черной палочкой на плече, на которой болтается мешок, позади всех шагает Комарек. Порой до него доносятся русские слова, которые мальчишка вплетает в свою речь. Да и незнакомые жесты у него появились. Старик думает: «Отныне ты всегда будешь заботиться о нем! Ты стар, но, покуда ноги тебя носят, ты будешь заботиться о нем. И учить его будешь всему, что понадобится ему в жизни. И хорошо будет посидеть с ним под ольхой, когда солнышко светит сквозь листву, и ждать, пока высохнут сети… И настанут твои лучшие дни, и понесем мы с ним вершу к лодке, и выгребем на озеро…»
— Нет, нет, фрау Кирш, я же «Товарищ».
Фрау Кирш на ходу примеряет фуражку Генриха: она очень к лицу ей! Мальчишка совсем расхвастался…
— Понимаете, фрау Кирш, они тайком скотину режут, — рассказывал он. — Когда никто не видит, они и режут. А я взял и записал, у кого сколько свиней. У Бернико, к примеру…
— И они всё делают, как ты скажешь?
— Меня же с самого начала «Товарищем» назначили, фрау Кирш. С первого же дня.
Порой Генрих оборачивается и кивает, а Комарек кивает ему в ответ.
Какое-то особенно возвышенное чувство овладело сейчас Комареком. Немало он повидал на своем веку, немало порыбачил, немало всяких секретов подглядел у рыбаков. Было у него и несколько таких секретов, которые он сам подсмотрел у рыбы. И все это были секреты миграции рыбы в зависимости от погоды и времени года. Но многое ведь зависело и от того, как, к примеру, вязать горловину верши. Всему, всему хотел Комарек научить мальчонку! Научит он его и как ставить горловину в воде, и как она должна быть натянута. Совсем вроде бы мелочи, а знание их добывалось опытом целой жизни.
Об этом сейчас думает старый Комарек. «И всегда-то ты был одинок, — говорит он себе. — Но как только мальчонка прибился к тебе и ты почувствовал ответственность за него, одиночеству твоему пришел конец. Но ты вновь стал одинок, когда потерял мальчишку…»
— Вот увидите, фрау Кирш, вот увидите.
— Ах ты, радость моя! — говорит фрау Кирш, смеется и нахлобучивает фуражку на Генриха.
Привал они устраивали в деревнях. Ходили по домам — есть-то надо было.
Иногда они встречали тех же солдат, которые останавливали Генриха по пути сюда. Солдаты узнавали мальчишку, приветствовали его, хлопали по плечу, доставали газету, табак, но Генрих отмахивался, говоря: «Спасибо!» Нет, нет, курить он не может. А вот поговорить — поговорить может. Тогда солдаты подсыпали табаку Комареку в трубочку, и старик благодарил, прикладывая два пальца к козырьку.
Время от времени Генрих передавал вожжи кому-нибудь из женщин и шагал тогда рядом с дедушкой Комареком.
— Понимаете, дедушка Комарек, когда мы будем жить при коммунизме…
Генрих чувствовал себя обязанным подготовить дедушку Комарека. Надо ведь было еще сказать ему, что там, в Гросс-Пельцкулене, его назначат бургомистром, но Генрих хотел не все сразу, а шаг за шагом…
— Понимаете, дедушка Комарек, есть ведь такие — они не верят, что при коммунизме им будет жить лучше.