— Вдруг хозяин выйдет? — сказала девочка.
— Ничего он не выйдет.
— А если ему коз кормить?
— Он давно уже накормил.
Так они и сидели и слушали, как спускалась ночь…
Неожиданно Генрих заметил, что и девочка смотрит на него. Он сразу сконфузился.
— Где твоя фуражка? — спрашивает она.
— Фуражка? Я ее надеваю, только когда по бургомистерским делам хожу, — отвечает Генрих, чувствуя, что ее большие глаза все еще смотрят на него. Он наклоняется вперед и прислушивается. Подбирает соломку, сует ее в рот.
Слышно, как Фидер Лут кричит: «Иду!» Они пригибаются ниже, и Генрих чувствует, как она коснулась его плечом.
— В жизни ему не найти нас! — говорит Генрих и почему-то слышит, как у него бьется сердце. — Пора, Сабина, они все уже выручились!
Они пробежали садик Штифелькнехта. Генрих дал руку Сабине, а то как бы она не упала, споткнувшись о поилки для кур! Но перед пекарней она отпустила его руку.
Потом они уже прятались поодиночке. И так четыре раза подряд.
До чего ж хорошо было бегать, кричать, верещать, незаметно подкрадываться!.. Они носились как угорелые и, добежав до стены, падали на нее обессилев. «Палочка-выручалочка, выручи меня!»
В пятый раз Генрих снова побежал к навесу и услышал, что девочка побежала за ним.
Они прятались рядышком, как и до этого, и Генрих был очень смущен. Заметив, что и девочка смутилась, он сказал:
— Видишь вон ту звезду над крышей?
— Белую?
— Да, белую.
— Вижу, она совсем белая.
— Это Юпитер.
— Юпитер?
— Да, Юпитер.
Нет, пожалуй, лучше бежать выручаться! И снова они пробежали через садик Штифелькнехта, но теперь уже не держась за руки. Потом обежали ригу и громко похлопали ладошками по кирпичной стене.
— Двенадцатый час уже, — сказал Комарек, поглядев на свои серебряные часики.
Но он не упрекал мальчишку. Сам он просидел весь вечер над бумагами и только теперь снял очки.
— Четырнадцать бидонов молока сегодня сдали, Генрих.
Позднее, уже устроившись на ночь, Генрих почувствовал, что заснуть не может. Он лежал на высокой соломенной подстилке, покрытой мешками.
— Дедушка Комарек, мы Юпитер наблюдали.
— Да, его сегодня хорошо видно.
— Таким белым, как сегодня, я его никогда не видел.
— Верно, он светит белым светом, — сказал старик. — И этим отличается от других планет.
— Мы его над крышей Штифелькнехта наблюдали. Над самым коньком он стоял.
— А ты сказал детям, что это Юпитер?
— Да, сказал.
— Стало быть, ты теперь дружишь с деревенскими?
— Да, когда мы в прятки играли, я им рассказывал про Юпитер.
— А ты был при этом скромен, не хвастал?
— Очень даже скромным я был, ни чуточки даже не хвастал.
— Ты не должен хвастать оттого, что мы теперь в бургомистерской живем.
— Нет, дедушка, я не хвастаю.
— Бывают такие люди, — сказал Комарек, — они, как только займут положение «чуть повыше», сразу про скромность забывают, важничают, чтобы все, мол, видели, что они поднялись «повыше».
— Правда, дедушка Комарек, я не хвастаю.
«Надо тебе и об этих вещах с ним говорить, — думал старик. — Раньше родная мать его воспитывала, а раз она умерла, надо тебе об этих вещах с ним говорить…»
— Стало быть, вы больше говорили о том, какая она красивая, эта звезда?
— Да, правда, она красивая.
— И ребятишки хотели всё про нее узнать?
— Да, дедушка, все-все!
Луна заглядывала в окно, кузнечики стрекотали в траве.
«Но что-то было неприятное сегодня, — думал Генрих. — Что ж это такое?» Он чувствовал, как усталость брала свое, противился сну и уже не в состоянии был ни о чем думать. Но что-то было неприятное сегодня…
Ночью ему приснилось, что он украл буханку хлеба. Тайком забрался в пекарню и стащил.
— Скажи, Отвин, как делают настоящее художество?
— Этого я тоже не знаю, Генрих.
— Вот смотри, какая у тебя красивая картина получилась!
— Правда тебе нравится?
— Очень мне хочется узнать, как делают настоящее художество, Отвин.
— Я этого не знаю. Может быть, случайно?
— Такой счастливый случай, да?
— Да, да. Может быть, просто это счастье такое: вот я рисую акварелью, но краски плывут — тут набежит, там натечет… Совсем случайно…
— А потом?
— Я использую это для своей картины… по краска опять поплыла, и я опять использую.
— Значит, получается не так, как ты хотел?