— Гроза, гроза! — выкрикивает, проснувшись, Генрих.
Комарек, не раздеваясь, вошел в воду и поднял вершу.
И тут же почувствовал — потяжелела! Разогнувшись, он выбрался на берег. Сверкнула молния, и они сразу увидели белое брюшко угря.
Поставив вершу на траву, они обнаружили не одного, а двух угрей, и тут же вытрясли их прямо в мешок.
— Угорь теперь путешествует, да, дедушка Комарек?
Снова они опустили вершу в речушку и так торопились, что даже не заметили, как припустил дождь.
— Ты крепко мешок завязал?
— Крепко, дедушка Комарек.
Посмотрев немного погодя на вершу, они даже испугались: до самого лаза верша была полна извивающимися угрями.
Генрих бросился за мешком.
— Ты хорошо завязал?
— Да, дедушка Комарек, очень хорошо завязал.
Гром грохотал над озером, над лугами. Но в сеть уже ничего не шло, хотя молния сверкала одна за другой и гром грохотал не переставая. Промокли они оба до нитки.
Комарек сложил тяжелые от воды одеяла и поднял вершу из воды.
Генрих, подойдя к мешку, думал, что не сумеет один взвалить его на плечо, и очень удивился: мешок был совсем легким!
Снова опустив его на землю, Генрих принялся его ощупывать и нашел небольшую дырку в углу — в нее-то и выскользнула рыба!
Генрих даже побоялся сказать что-нибудь Комареку, занятому вершей. Он стал лихорадочно шарить в траве — нет ли там угрей. Он все обшарил, ползая на коленях вокруг ивы и под ней.
— Не поднять тебе одному? — спросил Комарек, подходя, и нагнулся.
Стало очень тихо.
— В самом уголке, понимаете, дедушка Комарек, в самом уголке… Я уже завязал.
Они шагали по мокрому лугу. Изредка вдали еще ворчал гром.
Рассветало. Не меньше полуцентнера они ведь поймали, а теперь осталось килограммов десять, не больше… А чего бы они только не могли выменять на этих угрей, все думал старик.
Ветер постепенно утих. Дождь перестал. В зарослях камыша снова запела овсянка.
— Хороши угри! — говорит Комарек.
Генрих тоже считает, что все двенадцать угрей хороши.
Они выпотрошили и вычистили рыбу. Теперь она висит на ольхе — сушится.
А ведь нехорошо, что рыба так открыто развешана! Зайдет кто-нибудь — сразу угрей увидит.
Они сняли угрей и развесили их в самом конце сада, на сливовых деревьях.
— Копченый угорь всегда в цене был, а ныне… что и говорить! — рассуждает старый Комарек.
— А у нас их двенадцать! — шепотом подсказывает Генрих.
— Но сперва надо прокоптить. Как ты думаешь, может, на островке?
Этого они никак не могли решить. О списке распределения угрей они больше не заговаривают.
— Этот твой Портняжка не показывался в деревне?
— Вчера его видел.
— Тоже мне выискался, дармоед такой! Ни чести у него, ни совести! Знаешь, если мы ему закажем сетевую нить, понимаешь, два мотка сетевой нити…
— Привезет, — уверенно отвечает Генрих.
— И сотню крючков для угрей, а?
— Все привезет. Чего хочешь достанет. Фрау Раутенберг он ковер привез.
— Да это я так просто… — произносит дед.
Оба они стоят в саду и смотрят на угрей…
На остров они так и не поехали.
Генрих набрал толстых сучьев прелой ольхи, они намочили мешковину и повесили рыбу в коптильную бочку.
— Вот был бы у нас, к примеру, перемет на сотню крючков!.. Да, без сетевой нити нам о рыболовецком деле и думать нечего, — сказал Комарек.
— Да, без нити ничего у нас не получится, — подтвердил Генрих.
Многое им предстояло хорошенько обдумать — у них ведь был угорь! Сохрани они весь улов, они могли бы и поделиться, а уж о себе подумали бы в последнюю очередь. Да вот незадача — дыра в мешке.
— Меня бы спросить, дедушка Комарек, я бы сказал: надо отдать Портняжке.
Комарек промолчал.
— Будет у нас перемет — мы поделимся с беженцами, — произнес он в конце концов.
— Будет у нас перемет — мы с ними еще как поделимся!
Они сидели на земле. В бочке-коптильне потрескивало, над мешковиной поднимался густой дым и рассеивался в листве бузины.
— Вы не знаете, матушка Грипш, когда он опять в Пельцкулен приедет?
Портняжка, оказывается, рано утром укатил в Берлин. Неизвестно, когда вернется.