Отвин долго готовился к этой поездке. С вечера вычистил ботинки, достал белую рубашку из шкафа. Ночью он потихоньку пробрался в кладовку, взял кружок колбасы и буханку хлеба, все это он уложил в ранец и спустил его в сад.
— Тебя будут бить, когда ты вернешься, Отвин?
— Пускай.
— Тебя бьют палкой или рукой?
— Рукой или большой деревянной ложкой. Это уж как придется.
— И мать тебя тоже бьет, Отвин?
— Чаще старуха. Но я притворяюсь.
— Кричишь?
— Я не кричу. Я теряю сознание.
— Ну?
— Я поворачиваюсь так, чтобы она попала по голове.
И сразу теряю сознание. На самом деле я не теряю.
— И тогда она больше не бьет?
— Нет, не бьет.
— Ты долго так лежишь — без сознания?
— Недолго. Минуту, полминуты. Потом поднимаюсь и долго держусь за голову.
Они шли через утренний лес и разговаривали. У каждого было по свертку угрей под мышкой. Ранец они несли по очереди.
— А меня никто не бьет, Отвин. И дедушка Комарек меня ни разу не ударил. Правда, Отвин, меня никто никогда не бил.
Выйдя из лесу, они увидели среди простиравшихся перед ними полей небольшое озеро — Шабернакское. На противоположном берегу стояла деревня, а дальше — опять лес. Перед самым лесом виднелось красное станционное здание.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Вот и платформа. На чемодане сидит человек. Он читает газету. На нем выцветшая кепка и старый вязаный свитер, не доходящий до пояса. Как раз когда мальчики ступили на платформу, человек перевернул страничку и посмотрел на них.
Больше никого на станции не было.
Несколько позднее человек в старом свитере заметил, что мальчишки в нерешительности переминаются с ноги на ногу, шушукаются. Потом они зашли в станционное здание, однако прежде оглянулись и посмотрели в его сторону…
Довольно долго их не было видно. Постепенно платформа заполнилась людьми — женщины, мужчины. В руках корзины и ведра, полные лисичек. Это все были грибники, заночевавшие в лесу и теперь первым берлинским поездом возвращавшиеся домой. Другие пришли сюда из деревень. Эти — с рюкзаками, набитыми картошкой, а то и маслом, салом. Рюкзаки всё большущие! «И тебе не мешало бы собрать грибов», — подумал человек в старом свитере. Когда платформа уже почернела от народа, он снова увидел обоих мальчишек. Заметил, как они опять посмотрели на него. «Славные ребята», — подумал он, встал, прошелся немного. Придет ли поезд через час или через три, никто здесь не знал. Подойдя поближе к мальчишкам, он заметил, что они испугались. Но деваться им было некуда. Человек улыбнулся. Мальчишки прошмыгнули мимо, стараясь скрыться с глаз. А человек снова сел на чемодан, достал маленький кисет и набил трубку. И опять уткнулся в газету.
Поезд, подошедший наконец к станции, оказался битком набитым. На подножках тоже стояли люди и на буферах между вагонами. Многие сидели на покатых крышах вагонов. Здесь никто не сошел, и грибники еще до того, как состав остановился, стали брать его штурмом. Кто-то уронил ведро, и желтенькие лисички покатились по платформе.
Паровоз пыхтел и отдувался, как старая добрая кляча.
Мальчишки успели взобраться на крышу последнего вагона. Сидя на самом краю, они болтали ногами. Из-под них одна за другой выскакивали шпалы, убегали назад сверкающие рельсы. Казалось, будто это какие-то огромные лапы, готовые вот-вот схватить тебя.
А ребята еще удивлялись, почему как раз это место осталось незанятым!
Оба покрепче ухватились за бортик — спрыгивать было уже поздно.
На крышах собралось много народу. Никто, должно быть, ничего удивительного не находил в том, что приходилось путешествовать на крыше. Люди переговаривались, а то и дремали или смотрели на проносившиеся мимо сосны. На поворотах показывался паровоз, старательно пыхтевший впереди.
И снова мальчишки увидели человека в старом заплатанном свитере: он сидел на крыше третьего вагона от них. Оба одновременно подумали, что он следит за ними.
— А на нем кепка.
— Помнишь, как он смеялся?
— Это он понарошку, Отвин. Будь на нем шляпа, ее бы сразу ветром унесло. Потому он и в кепке.
Сидеть на крыше последнего вагона уже не было страшно. Они вертели головой во все стороны. Однако и уверенность в том, что недалеко от них сидит тайный сыщик, тоже окрепла.
Поезд неожиданно остановился: какой-то полустанок посреди поля. На платформе стояло пятеро полицейских. Люди, сидевшие на крышах вагонов, заволновались. Двое полицейских как раз подходили к последнему вагону. Мальчишки соскочили и, прижимая каждый свой сверток с угрями, спрятались за штабелем шпал.