Выпадают дни, когда они до пяти фунтов ряпушки так ловят.
По ночам старик плетет свою дойную сеть и думает. Думает он и о больном: шел человек домой и не дошел — здесь осел. Грудью он болеет — как бы мальчонку не заразил. Вспоминает старик и тот год, когда он сам так вот добирался домой. На другом берегу Лузы это было. Хорошо помнил он и бабушку, закутавшую его, замерзшего, в платки и тряпки. Обо всем этом думает часто старик. Прежде-то он плохо помнил все это, а теперь вот всплывает все до мелочей. Быть может, природа так все нарочно и устроила, чтобы человек на закате дней своих мог еще раз обозреть свою жизнь…
Подобные мысли рождали у старого Комарека чувство благодарности.
Поднимется, подкинет дров в беленькую печурку — и вот уже опять сидит и плетет свою сеть. «Только б он мне мальчишку не заразил», — думает он.
Теперь, когда они выходят на подледный лов, они часто говорят о больном.
— Он лучше есть стал.
— Рыбный суп любит, в этом и дело.
— А далеко ему еще до дому идти осталось?
— Испанская шапка на нем. Может быть, он из Франции?
— Да, во Франции тоже такие носят.
Путь, который прошел этот человек, был долог и полон всяких приключений.
Он лежал в больнице в небольшом городке юго-восточнее Авиньона. Однажды ночью он тайком выбрался из палаты и бежал: тоска по дому замучила его да и страх, что не выживет он. А ему так хотелось повидать жену — любил он ее очень.
Больному не спится. Он лежит и смотрит, как старик плетет свою сеть, узелок за узелком завязывает. Монотонное свиристение нити успокаивает. Бывают минуты, когда этот человек чувствует себя совсем здоровым, и тогда его охватывает необыкновенная жажда жизни…
— Вы из Испании? — спросил его как-то Генрих.
Больной испугался: в деревне он успел поговорить только с одним человеком, ему он доверял, зная хорошо по прежним временам, и тут же ушел. Больной посмотрел на мальчика и, ничего не ответив, повернулся на другой бок.
После каждой еды Генрих убирал за больным миску, однако больной догадывался, что старый рыбак не любит, когда мальчонка находится поблизости от лежанки.
Спал он много. Порой разговаривал во сне. Теперь он реже сплевывал в жестяную банку, стоявшую у изголовья.
Любит он смотреть, как старик сидит и плетет свою сеть.
Хотя старик и не показывал виду, однако испытывал немалую радость, когда ходил на лед рыбачить с мальчонкой. А до чего ж хороши были вечера, когда они сидели рядом и вместе плели большую сеть! Не в обычае старика было тратить много слов на похвалу, но он видел, что дели у Генриха получаются все ровней, и молча радовался этому. Однако присутствие чужого человека, лежавшего тут рядом и неотступно смотревшего на них, тревожило старого Комарека. Но по ночам, когда он работал один, этот чужой человек его совсем не беспокоил.
Как-то у них произошел такой разговор:
— Ты почему в деревню не пошел?
— Разреши мне еще неделю здесь остаться.
— Я не о том. Сколько хочешь, столько и оставайся, покуда на ноги не встанешь.
— Мне уже лучше.
— Оставайся. Могу в бургомистерскую сходить, отметить тебя.
— Нет, не надо. Никому не говори, что я здесь. И пареньку скажи, чтоб не говорил.
— А ты что, всю дальнюю дорогу пешком шел?
— Когда пешком, а если выпадала удача — на попутных.
— Ты меня правильно пойми: оставайся у нас, сколько хочешь.
— Я уже много лучше себя чувствую.
— Оставайся, оставайся!
С каждым днем лед делался толще. Им приходилось теперь долго пробивать каждую лунку. Однако рыбачить они все равно выходили каждое утро.
— Дедушка Комарек, если меня спросить, я скажу: он из Испании к нам пришел.
— Нитки не хватит, — сказал старик.
— Я и один в Берлин могу съездить.
— Надо еще целое звено сплести, — сказал Комарек. — Не хочу, чтобы ты ездил.
Они пробили еще одну лунку. Старик выпрямился и сказал:
— Может, нам вместе поехать? Один-то я не найду этого Маргаринового босса. И больного одного нельзя оставлять…
— Мне все кажется, дедушка Комарек, что он из Испании к нам пришел, — сказал Генрих. — Шапка-то у него настоящая испанская.
— Оставь его в покое.
— Хорошо, дедушка Комарек.
Когда Генрих бывал наедине с больным, он все время что-нибудь делал поблизости, а то и поглядывал на черный берет. Как-то он сказал:
— И у нас был генерал. Тоже из Испании. На самом-то деле он был кузнецом, но потому как он лучше всех сражался за свободу, он стал генералом.