– Да, Рой, – вмешалась Эмилия, – почему ты просто не расскажешь всей истории и не откроешь этим господам истинного положения дела.
– Это я и собираюсь сделать; мне было приятно скрестить клинки с мистером Барнесом, но я вижу, что это неделикатно относительно мистера Нейльи и прошу прощения. Я должен начать с моей юности. Еще будучи школьником, я любил свою подругу по играм, маленькую Розу, ей было тогда пятнадцать лет, – мы обручились. У меня был двоюродный брат на десять лет старше меня – игрок и пьяница. Монтальбан содержала в то время в Нью-Орлеане игорный дом, и мой несчастный кузен был постоянным ее посетителем. Однажды вечером, когда он был особенно пьян, она уговорила его жениться на ней, и нашелся настолько недобросовестный священник, который тотчас обвенчал их. Только несколько дней спустя мой кузен вполне отрезвился, но ничего не помнил о происшедшем. На этом и был построен план Монтальбан. Она стала уговаривать егожениться и указала ему на мою маленькую невесту, как на подходящую партию. Целью ее были деньги и месть: она хотела довести моего кузена до двоеженства, чтобы потом, со своим брачным свидетельством в руках, выжимать из него деньги, и она хотела отомстить семье моей невесты, которая ее чем-то обидела. Ее план удался вполне. Мой кузен, действительно, влюбился в маленькую креолку: он был красив, я находился в Гарварде, она – так молода и слаба, что уступила его просьбам и обвенчалась с ним. И он оказался во власти у Монтальбан, которая пять лет выжимала из него соки.
Между тем родилась маленькая Роза, а я кончил курс, но не вернулся в Нью-Орлеан, потому что был слишком озлоблен против своей бывшей невесты. В Париже, куда я отправился, я получил однажды от молодой женщины отчаянное письмо. Монтальбан предъявила свое брачное свидетельство и предала позору дочь своего врага. Обуреваемый одной мыслью – отомстить моему кузену, я вернулся на родину. Бедная женщина умерла, а мой кузен исчез.
Я слышал, что он отправился на Запад, и последовал туда за ним, но найти его было нелегко. Пять лет прошло, прежде чем мне удалось встретиться с ним. Я стал укорять его, но он засмеялся мне в лицо, отказался драться со мной и убежал, так что я поспел послать ему вдогонку угрозу, что, как только представится случай, я застрелю его, как бешеную собаку.
Наконец этот случай представился. Однажды утром я встретил его в месте, отдаленном от жилья. Я твердо решил метить ему в сердце и не думал о собственной жизни, так как месть стала целью моего существования, и я был равнодушен к тому, что затем последует; может быть, я надеялся, что он и убьет меня. Спокойно и уверенно я встал против него, но тут произошло нечто, лишившее меня спокойствия и совершенно изменившее результат.
– Минуту, – сказал он и опустил оружие, – У меня есть к тебе одна просьба, так как я убежден, что ты меня убьешь. Как последнюю милость, прошу тебя вырвать мое дитя из когтей этой дьявольской женщины.
– Твое дитя? – воскликнул я. – Я думал, что оно умерло.
– Это ложь, придуманная Монтальбан; девочка жива и находится у нее. Я сделал завещание в ее пользу и оставил ей все свое имущество. Бумагу ты найдешь в кармане моего платья. Я назначил как раз тебя моим душеприказчиком. Я знал, что ты когда-то любил ее мать, но клянусь своей надеждой на то, что Бог будет мне милостивым Судьей, я не знал об этом, когда женился на ней. Теперь я готов.
Мы выстрелили, но удивительная новость так поразила меня, что я попал ему не в сердце, а в голову. Когда он упал, я бросился к нему и перевязал его, как умел, чтобы по крайней мере остановить кровотечение. Затем я поспешил в ближайший поселок и привел людей с носилками. Он был болен два месяца и поправлялся очень медленно; его ум остался омраченным, и я принужден был поместить его в сумасшедший дом в Нью-Орлеане, где он находится и теперь.
– Все это прекрасно, мистер Митчель, – сказал Барнес. – Но какие доказательства имеете вы, что не вы отец девочки и что сумасшедший кузен невинен?
– Во-первых, между нами нет ни малейшего сходства, кроме одинаковых имен. Мистер Нейльи, конечно, согласится, что я ему совершенно незнаком, тогда как он отлично знал виновного. Мне не трудно доказать мою личность, так как меня знают очень многие в Нью-Орлеане. Но об этом – после, а теперь вернемся к моему рассказу. Я твердо решил завладеть ребенком, но знал, что Монтальбан не отдаст его добровольно. Я ничего не мог сделать законным путем, не открывая происхождения ребенка, а этого я не желал и ради нее, и ради памяти ее матери. Поэтому я ее украл на улице. На меня напустили сыщиков, но мистер Барнес может засвидетельствовать, что мне их нечего бояться, и теперь ему станет понятнее, почему я так хорошо знаком с их приемами. Два года водил я их за нос, пока они не прекратили преследования, вероятно, потому, что Монтальбан перестала платить. Хлопоты, связанные с этой историей, принесли мне пользу: они заглушили мою тоску и дали мне занятие. Когда наконец поиски ребенка были совсем оставлены, я отправился путешествовать и только полтора года назад вернулся из Европы. Вскоре после моего приезда сюда я получил письмо и фотографию Монтальбан, которые вам показывал.
«Я не имею намерения вымогать у вас деньги, – сказала она, входя ко мне, – но я могу продать нечто, что вы охотно купите». На мой вопрос, что это такое, она отвечала: «Свидетельство о браке вашего кузена с матерью ребенка, затем свидетельство о браке, совершенном со мной, и, наконец, свидетельство о моем браке, имевшем место еще раньше, с человеком, который еще жив».
– Боже мой! – воскликнул мистер Нейльи. – Эти бумаги доказывают действительность ее брака с вашим кузеном. Следовательно, его брак с матерью Розы был законен.
– Так оно и есть. Я заплатил этой женщине десять тысяч долларов за эти бумаги. Разве они не стоили этого?
– Конечно, я бы вдвое больше заплатил.
– Но я должен еще рассказать вам о наглости этой женщины. Она грозила мне, что если не заплачу этих денег, то она заявит на основании брачного свидетельства, что я – ее муж, и предоставит уж мне доказывать, что она венчалась не со мной, а с моим кузеном. Подобный скандал был для меня весьма несвоевременен, а так как бумаги, восстанавливающие доброе имя моей бывшей невесты, и без того стоили этой цены, то я и заплатил.
– Я еще раз должен вас спросить, – вмешался Барнес, – можете ли вы доказать, что не вы были мужем Монтальбан?
– Не вытекает ли это уже из того, что она выдала мне бумаги?
– Нисколько, – возразил сыщик. – Предположим, что вы были ее мужем и захотели затем жениться на мисс Ремзен; не заплатили бы вы какой угодно цены за доказательства, что ваш брак с Монтальбан был недействителен?
– Вы, право, совсем Фома неверующий, мистер Барнес. Приходится привести вам еще другие доказательства. – При этих словах Митчель подошел к столу и достал из него бумаги. – Вот показание Монтальбан, которое она мне дала по окончании торга. Вы видите, оно согласуется с моим рассказом; но вы, пожалуй, и его сочтете ложным и вынужденным; поэтому я представлю вам еще лучшее доказательство. Вот, – продолжал он, передав бумагу Нейльи, – брачное свидетельство моего кузена с Монтальбан, к нему приклеены как это делается многими, их фотографии. Спрашиваю вас теперь, мистер Нейльи, тот ли это человек, которого вы знали?
– Вы правы, мистер Митчель, я прекрасно узнаю это лицо, тогда как ваше мне совершенно незнакомо. Это фотография человека, которого я всегда считал мужем Монтальбан и отъявленным негодяем.
– Что вы на это скажете, мистер Барнес?
Барнес рассчитывал удивить присутствующих своим ответом, но ошибся.
– Мистер Митчель, можете вы мне сказать, кто убил Монтальбан?
– Я не считаю себя обязанным отвечать на этот вопрос, – быстро ответил Митчель.
– В таком случае, прощайте, – ответил Барнес и поднялся с места. – Вы идете со мной, мистер Нейльи?